Энтони Бивор - Вторая мировая война

Генерал Айронсайд, начальник Имперского генерального штаба, приказал выслать офицера связи в штаб или Жоржа, или Гамелена. У англичан было очень мало информации о происходившем, поэтому Айронсайд решил, что Рейно пребывает «немного в истерике». Но Рейно вскоре понял, что ситуация даже более катастрофична, чем он полагал. Даладье, министр обороны, только что получил донесение от Гамелена, которого новости о развале Девятой армии, наконец, вывели из состояния благодушия и спокойствия. Поступили и донесения о том, что танковый корпус Райнхардта захватил Монкорне. Поздним вечером Рейно собрал в министерстве внутренних дел совещание, на котором присутствовали Даладье и военный комендант Парижа. Если немцы действительно планировали начать наступление на Париж, то необходимо было обсудить меры по предотвращению паники и поддержанию порядка и законности в городе.

На следующее утро в 7.30 Черчилля разбудил телефонный звонок от Рейно. «Мы потерпели поражение», – выпалил Рейно. Черчилль, все еще не проснувшись, ответил не сразу. «Нас разбили; битва проиграна», – в отчаянии сказал Рейно.

«Послушайте, но ведь это не могло произойти так быстро», – ответил, наконец, Черчилль. «Фронт прорван у Седана; немцы вводят в прорыв крупные силы с большим количеством танков и бронеавтомобилей». Как вспоминал впоследствии Ролан де Маржери, советник Рейно по вопросам внешней политики, после этого Рейно добавил: «Дорога на Париж открыта. Пошлите нам всю авиацию и все войска, какие только можете».

Черчилль решил тут же вылететь в Париж, чтобы поддержать Рейно и укрепить в нем решимость, но вначале созвал совещание военного кабинета, для того чтобы обсудить просьбу французов о посылке им десяти эскадрилий истребителей. Черчилль был решительно настроен сделать все, чтобы помочь Франции. Однако главный маршал авиации Даудинг, командующий истребительной авиацией, был категорически против посылки каких-либо дополнительных английских самолетов во Францию. После крайне бурных дебатов Даудинг встал, и, обойдя стол, положил перед Черчиллем лист бумаги, на котором были указаны предположительные потери самолетов, подсчитанные на основе текущих потерь. Еще десять дней таких потерь – и ни во Франции, ни в Англии не останется ни одного «харрикейна». Военный кабинет был потрясен этим аргументом, но все же склонился к тому, чтобы послать во Францию четыре эскадрильи.

Военный кабинет в тот день принял еще одно решение. Английская бомбардировочная авиация должна была наконец-то начать бомбить территорию Германии. В отместку за уничтожение Роттердама англичане совершили налет на Рур. Не многие английские бомбардировщики во время этого налета смогли поразить свои цели, но то был первый шаг на пути к началу стратегических бомбардировок Германии.

Глубоко озабоченный тем, что Франция может вот-вот рухнуть перед лицом наступающих немецких войск, Черчилль послал телеграмму президенту Рузвельту в надежде на то, что шок от происходящего сможет заставить его выступить в поддержку союзников. «Как вам, без сомнения, известно, тучи сгустились слишком быстро. Если будет необходимо, мы продолжим войну в одиночку, и мы не боимся этого. Но я полагаю, вы понимаете, господин президент, что голос и мощь Соединенных Штатов не будут иметь большого веса, если их скрывать слишком долго. Вы можете оказаться лицом к лицу с полностью покоренной нацистами Европой, что может произойти поразительно скоро, и это бремя может оказаться непосильным как для нас, так и для вас». Ответ Рузвельта был теплым, но не содержал в себе никаких обязательств поддержать союзников. Черчилль тут же составил еще одно послание, которое подчеркивало решимость его страны «держаться до самого конца, каков бы ни был исход великой битвы, происходящей во Франции». Черчилль вновь просил США оказать союзникам безотлагательную помощь.

Учитывая, что Рузвельт все же не понимает, насколько серьезной стала ситуация в Европе, Черчилль 21 мая написал президенту Соединенных Штатов еще одно письмо, которое он некоторое время даже боялся посылать. В нем он писал о том, что его правительство никогда не согласится на капитуляцию перед Германией, но может возникнуть другая опасность. «Если наше правительство рухнет и посреди руин войны к власти придут другие люди, то вы должны хорошо понимать, что единственным оставшимся аргументом в борьбе с нацистами будет наш флот. И если Соединенные Штаты в это время бросят нашу страну на произвол судьбы, то нельзя будет после этого винить тех, кто будет ответственным на тот момент за судьбу страны, в том, что они ради спасения уцелевших жителей страны пойдут на сделку с Гитлером. Простите меня, г-н президент, за то, что я откровенно говорю о таких кошмарных вещах. Я думаю, должно быть абсолютно очевидно, что я не смогу отвечать за действия моих преемников, которые, будучи в полном отчаянии и беспомощности, могут склониться перед волей Германии».

Черчилль все же отправил это письмо, но, как он позднее понял, его шоковая тактика, с намеками на то, что Германия может овладеть кораблями Королевских ВМС и таким образом бросить вызов самим США, оказалась контрпродуктивной. В итоге вера Рузвельта в то, что Англия сможет в одиночку продолжить борьбу против Германии, сильно пошатнулась, и президент начал обсуждать со своими советниками возможность перевода английского флота в Канаду. Он даже связался с премьер-министром Канады Уильямом Макензи Кингом, чтобы обсудить такое развитие событий. Всего через несколько недель ошибка Черчилля приведет к трагическим последствиям.

Во второй половине дня 16 мая Черчилль прилетел в Париж. Он не знал о том, что Рейно незадолго до его прилета позвонил Гамелен, сообщив, что немцы могут быть в Париже уже к вечеру. Они подходили к городу Лан, находящемуся меньше чем в ста двадцати километрах от Парижа. Военный комендант Парижа советовал всему правительству покинуть город и как можно быстрее. Во дворах министерств развели костры и начали сжигать документы. Чиновники подбрасывали из окон все новые кипы бумаг.

«Порывы ветра, – писал Ролан де Маржери, – разносили пепел и обрывки бумаг, которые вскоре покрыли собой весь квартал». Он также упомянул и пораженчески настроенную любовницу Рейно, графиню де Порт, которая задала ядовитый вопрос: «Какой идиот отдал этот приказ?». Начальник канцелярии кабинета министров ответил, что это был сам господин Рейно: «C’est le President du Conseil, Madame». Но в самый последний момент Рейно все же решил, что правительство должно остаться в Париже. Было, однако, уже поздно, поскольку слухи разнеслись по всему городу. Население Парижа, находившееся до этого – в результате введения строжайшей цензуры – в полном неведении о надвигающейся катастрофе, охватила безумная паника. В городе началось La grande fuite – «великое бегство». Машины, груженые под завязку, даже с баулами на крыше, начали массами выезжать из города через Орлеанские и Итальянские ворота.