Александр Шубин - Диссиденты, неформалы и свобода в СССР

Но Эренбург не спускал флаг и это еще больше гневило власть. После этого продолжение мемуаров Эренбурга завязло в цензурных инстанциях. Эренбург на уступки шел неохотно, и в конце концов, ощутив себя преемником Пастернака, пригрозил Хрущеву международным скандалом. И Хрущев на этот раз уступил, принял Эренбурга и урегулировал с ним отношения. Такова была эпоха «оттепели» — правители и писатели, официоз и идеологи разных направлений прощупывали друг друга на прочность.

На вольномыслящую интеллигенцию хрущевский разнос произвел гнетущее впечатление: «вторая … кремлевская встреча 7–8 марта 1963 г. была одной из самых позорных страниц всего хрущевского правления. Создан был сталинистам пятикратный перевес сил (приглашены аппаратчики, обкомовцы), и была атмосфера яростного лая и разгрома всего, что хоть чуть-чуть отдавало свободой. Этими встречами откатил нас Хрущев не только до XXII съезда, но и до ХХ-го. Он откатил биллиардным шар своей собственной головы к лузе сталинистов. Оставался маленький толчок» [180], - писал десятилетие спустя А. Солженицын. Но в 1963 г. автор «Ивана Денисовича» был в фаворе и после встречи 7–8 марта 1963 г. говорил одному из высокопоставленных чиновников: «Я глубоко взволнован речью Никиты Сергеевича Хрущева и приношу ему глубокую благодарность за исключительно доброе отношение к нам, писателям, и ко мне лично, за высокую оценку моего скромного труда» [181]. Таким образом он лоббировал постановку своей пьесы «Олень и шалашовка» в «Современнике», но был готов не настаивать на ее постановке в сложившихся условиях: «Мне будет очень больно, если я в чем-либо поступлю не так, как этого требует от нас, литераторов, партия и очень дорогой для меня Никита Сергеевич Хрущев» [182]. По просьбе Солженицына это мнение было передано Хрущеву.

После «исторической встречи» в лагере прогрессистов царили «растерянность, уныние. Перепуганные интеллигенты еще пуще запугивают друг друга» [183]. Угроза «реставрации» пугала «видавших виды» литераторов. С. Маршак говорил: «Сейчас маленький 37-й год, и все люди проясняются, кто чего стоит» [184]. Но реставрация была уже невозможной — власть потому и огрызалась, и пугала, чтобы не зарывались.

В итоге встреч «Правда» заклеймила молодых уклонистов как «анархиствующих либералов», которые ставят талант выше идейного содержания и проповедуют общечеловеческий гуманизм [185]. За уточнением официальной линии последовали и организационные выводы. Но здесь замах был на рубль, а удар — на копейку. 17 марта было объявлено о замене либерального председателя правления Московской организации СП С. Щипачева на ортодоксального Г. Маркова.

IV пленум правления СП СССР разобрал персональные дела молодых авторов, но не за их произведения, а за личные и политические вольности, допущенные накануне встречи с Хрущевым. Автобиография Евтушенко, обработанная французской редакцией, была сочтена нескромной. Евтушенко осудили за «хлестаковщину», так как он был представлен в тексте ведущим советским поэтом. «Хлестаковщина» была поводом, чтобы ударить и по претензии Евтушенко представить прогрессивную молодежь главной силой, которая ведет борьбу с наследием Сталина. Ведь отцы связаны с этим наследием теснее, чем дети. В этом чувствуется перекличка с популярными в 60-е гг. идеями молодежной революции на Западе, которые через пять лет приведут к «Красному маю» в Париже. Молодежные идеологи по обе стороны «железного занавеса» размышляли подобным образом.

Близкие взгляды высказали в интервью польскому журналу Аксенов и Вознесенский (который к тому же назвал своим идеалом не только Маяковского, но и Пастернака). Но и здесь охранители атаковали не в лоб, а через ахиллесову пяту — проблему положительного героя Аксенов назвал «устаревшей проблемой». Проштрафившимся авторам пришлось снова каяться в содеянном [186]. Их претензия на роль идеологических лидеров молодежи была подорвана. Оргмеры в отношении проштрафившейся молодежи оказались почти как награда — поезжайте в творческие командировки по стране.

Охранители получили хороший повод для того, чтобы позлорадствовать. 19 марта в «Литературной газете» вышла статья Л. Крячко «Герой не хочет взрослеть…» с резкой критикой произведений В. Аксенова, Е. Евтушенко, А. Гладилина, В. Войновича, Б. Окуджавы, Ю. Казакова и Б. Ахмадулиной. 22 марта в «Комсомольской правде» выступил первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. Павлов: «Под предлогом борьбы против последствий культа личности и догматизма некоторые литераторы, кинематографисты, художники стали как-то „стесняться“ говорить о высоких идеях, о коммунизме. Жонглируя высоким понятием „жизненная правда“, извращая это понятие, они населяют свои произведения людьми, стоящими в стороне от больших общественных интересов, погруженными в узкий мирок обывательских проблем… И действительно, стоит почитать мемуары И. Эренбурга, „Вологодскую свадьбу“ А. Яшина, путевые заметки В. Некрасова, „На полпути к Луне“ В. Аксенова, „Матренин двор“ А. Солженицына, „Хочу быть честным“ В. Войновича (и все это — из журнала „Новый мир“) — от этих произведений несет таким пессимизмом, затхлостью, безысходностью, что у человека непосвященного, не знающего нашей жизни, могут, чего доброго, мозги стать набекрень».

«Новый мир» огрызался на критику, нехотя признавал «ошибки» и снова язвил оппонентов перьями своих авторов. При этом не только охранители апеллировали к власти, выискивая крамолу у прогрессистов, но и прогрессисты ждали защиты от оппонентов в авторитарной силе, предвосхищая авторитарный либерализм 90-х гг. Когда помощник Хрущева В. Лебедев (продвинувший «Один день…», но с ужасом отвергший «В круге первом») говорил Твардовскому о хорошем отношении Никиты Сергеевича к нему, Твардовский не преминул пожаловаться: «Все это хорошо. Но ведь темные духи веют, не успокоились, и статейки ядовитые Кочетов печатает» [187]. Требуя защиты от «ядовитых статеек» оппонента, Твардовский проявлял двойственность, свойственную оппозиции его величества (а не оппозиции его величеству).

Руководство страны ценило эту двойственность и отвечало на нее собственной. Отгремели мартовские громы, летом Хрущеву прочитали новый вариант «Теркина на том свете», и на этот раз произведение Твардовского понравилось. Хрущев хохотал, ему нравилось остроумное издевательство над чиновниками, а страха перед переворотом у него уже не было.

17 августа поэма А. Твардовского «Теркин на том свете» была опубликована в «Известиях». Окрыленная успехом, партия прогрессистов стала двигать «Один день Ивана Денисовича» на Ленинскую премию. В развернувшейся полемике удалось пробить положительные отзывы о повести даже в «Известиях» и «Правде». Впрочем, плюрализм в стране уже был достаточно широк, и такая реклама не решила дело — в «Литгазете» были отрицательные отзывы (потом они появились в «Правде»). Охранители, укрепившиеся в 1963 г. в СП, решили не пропускать «очернителя» на премию. При поддержке Ильичева наступление прогрессистов удалось и на этот раз остановить, Солженицын премию не получил. Его повесть была выдержана в духе абстрактного гуманизма, а для присуждения Ленинской премии требовалась глубочайшая партийность.