Анатолий Абрашкин - Русский Дьявол

Вместе с Мануйлихой живет внучка Олеся. «В ней не было ничего похожего на местных «дивчат», лица которых под уродливыми повязками, прикрывающими сверху лоб, а снизу рот и подбородок, носят такое однообразное, испуганное выражение. Моя незнакомка, высокая брюнетка лет около двадцати — двадцати пяти, держалась легко и стройно. Просторная белая рубаха свободно и красиво обвивала ее молодую, здоровую грудь. Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посередине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности». Олеся, как и бабушка, чародейка, она — продолжательница колдовской традиции, присущей их роду. Но, в отличие от Мануйлихи, ее глаза еще излучают свет и радость. Все ее страдания впереди, и придут они из мира людей. Она понимает язык животных и птиц, умеет отыскать нужные в колдовстве и лечении болезней растения, знает рецепты приготовления магических зелий, умеет насылать страх на человека и прорицать его судьбу. Все это дано ей от природы, она — Лесная Дева (сравни однокоренную тройку слов: лес — Леся — Олеся), живое воплощение богини Леса (юной Бабы-яги!). Но останется ли она такой же лучезарной и добродетельной при столкновениии с враждебным к ней миром людей?

Куприн оставляет этот вопрос открытым. Попытка прийти к селянам с добром и миром окончилась полным провалом. Олесе позволили отстоять обедню, но зато потом местные бабы, напав целою толпою, едва не убили ее. Вырвавшись и отбежав от них шагов на пятьдесят, «Олеся остановилась, повернула к озверевшей толпе свое бледное, исцарапанное, окровавленное лицо и крикнула так громко, что каждое ее слово было слышно на площади: «Хорошо же!.. Вы еще у меня вспомните это! Вы еще наплачетесь досыта!» Все это было сказано в сердцах, от большой обиды, но ночью случилась гроза с градом, и у половины села жито было как ногами потоптано. Понятно, что повинными в этом молва объявила окрестных колдуний, но те еще ночью бежали из этих мест…

Народные суеверия — отдельная тема. Ясно, что рождались они не на пустом месте и были как-то связаны с древними языческими верованиями и обрядами. Например, повсеместно было распространено убеждение, что ведьмы — виновницы засух и гибели урожаев. В повести Куприна будущий урожай загубил град, но это ни в коей степени не могло извинить колдуний, ибо считалось, что именно они могли управлять облаками. В языческой традиции издавна существовала основанная на магии практика вызывания дождя. Моления о дожде устраивались во времена засух, это было своего рода обращение к Природе за помощью. В христианские времена смысл этих ритуалов переиначили, и ведьм стали обвинять вообще во всех природных неурядицах. Байка о том, что ведьму можно узнать по имеющемуся у нее хвосту, возникла, видимо, оттого, что люди издревле верили в возможность ее оборотничества и превращения в птицу (деву-птицу!). Рассказы же о шабашах представляют очевидную пародию на древние языческие празднества. Вообще, в историях о ведьмах много небывальщины. Другое дело феномены магии, заговоров и лечения травами, то есть всего того, что сегодня называют народной медициной. Это целый пласт древнерусской культуры, впитавший в себя опыт тысячелетий и заслуживающий самого пристального изучения.

Отношение Русской Православной Церкви к колдунам и ведьмам со временем менялось, но поначалу оно было крайне непримиримым. С самого момента обращения Руси в христианство дела о колдовстве были представлены в ведение духовенства. В церковном уставе, писанном еще при князе Владимире, сказано, что духовный суд рассматривает — «ведство, зелейничество, потворы, чародеяние, волхвования», и за все эти преступления, как и в Западной Европе, полагалось сожжение на костре. В нашем Отечестве «никогда не было такого ужасающе торжественного аутодафе, как в Испании, но об отдельных случаях костровой расправы в летописях упоминается» (Орлов МЛ. История сношений человека с дьяволом). В 1411 году в Пскове сожгли живьем двенадцать «вещих женок» за якобы причастность к распространению в городе моровой язвы. При Иоанне Грозном был подтвержден закон о сжигании чародеев. По делам XVII века видно, однако, что сожжение применялось в то время уже редко; колдунов и колдуний ссылали в отдаленные места, в монастырь, но не жгли, хотя мера эта признавалось все-таки законною карою.

В XIII веке Серапион, епископ Владимирский, порицал суеверных, сжигавших или топивших ведьм в случае засух и неурожаев. Он писал, что на смерть можно осудить человека, только имея веские доказательства его вины, достоверные показания очевидцев — «послухов»: «Вы же воду послухом поставите и глаголите: аще утопати начнет — неповинна есть, аще ли поплывет — волхов есть». Обычай проверки заподозренных ведьм водою, однако, сохранялся вплоть до XIX века. Во время засух предполагаемым ведьмам скручивали руки веревками, привязывали на шею тяжелые камни и сбрасывали в глубокие омуты. Неповинные в чародействе тотчас погружались на дно, а ведьмы плавали по воде вместе с камнем, вода их не принимала. Первых вытаскивали и отпускали на свободу, вторых забивали насмерть и топили силой. При коллективной расправе над ведьмами убийц не искали, и дело обычно устраивали так, что убитая как бы погибла от несчастного случая.

Физическое истребление язычников едва ли прибавляло уважения правительству и Церкви, пусть даже с каких-то пор они и перестали взывать к этому. Поэтому власти стали действовать мудрее: многие языческие праздники были наполнены христианским содержанием, а место языческих богов заняла христианская Троица. Установилось так называемое двоеверие, когда народ, не отказавшись от прежних языческих обрядов и обычаев, стал поклоняться Христу. Вот, к примеру, отрывок из старинного заговора против мужского бессилия:

Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Есть святое Океан-море, на том святом Океан-море есть стоит остров, на том острове стоит дуб булатный, у того дуба булатного корени булатные, сучье булатное, вершина булатная. Круг того дуба булатного ветром не согнет, вихрем не сломит, так бы у меня, раба Божия (имя рек), стояли семьдесят жил и единая жила… на женский лик красной девицы, на старых баб, на молодых молодиц, на сивых кобылиц…

Этот заговор обращен к христианскому Богу, но по своему содержанию он насквозь языческий и ничего общего с учением Христа не имеет. Это, если хотите, ведовство по-христиански.

Итак, в истории ведовства следует выделять три этапа.

1. Эпоха матриархата. Зарождение «института» ведьм — жриц Великой богини. Это избранницы, чтимые всем народом. Баба-яга в то время еще совсем юная и выглядит как писаная красавица.