Анатолий Абрашкин - Русский Дьявол

Критик. В этой сцене чудится ключ ко всей концепции «Демона», а между тем именно она рождает нескончаемый ряд вопросов. Очевидно, что Демон глубоко уязвлен «тягостным укором» хранителя Тамары, который судит его внешним судом «толпы», принимая во внимание только его дурную славу и не доверяя неожиданному повороту его воли. Однако как сказалась эта обида героя на его последующих заверениях и клятвах?

Автор.Да, Демон уязвлен той характеристикой, которой его наделяет Ангел, он не на шутку обижен и оттого, начиная разговор с Тамарой, как бы вторит своему хулителю, представляясь так:

Это чисто христианское представление Сатаны, Дьявола, но не лермонтовского Демона. Здесь он наговаривает на себя, и это психологически понятно. Позже, успокоившись, он расскажет правдиво о себе, вот к этим признаниям и следует относиться всерьез.

Критик. Отрекаясь перед Тамарой от зла, он лжет — сознательно, хоть и увлеченно? Или бессознательно — сам не понимая, что любовь его уже отравлена ненавистью?

Автор.Говоря, что Демон отрекается от зла, критик слишком вольно трактует текст. Приведем его клятву дословно:

Демон отказывается от вполне определенных пороков, он хочет «веровать добру», но при этом не забывает добавить:

Повторимся, лермонтовский Демон — это не библейский Дьявол, отец лжи и словоблудия. Он искренен перед Тамарой, и никакой ненависти в его любви нет.

Критик. В финале побежденный Демон открывает для себя, со слов ангела (видимо, другого ангела: «один из ангелов святых»), что, отняв жизнь у возлюбленной, он явился невольным орудием небесного плана, предназначавшего не созданную для мира душу Тамары к скорейшему переселению в рай Так, под сурдинку, возникает мотив обманутого небесами искусителя (кстати, знакомый средневековой вероучительной литературе). Но было ли «несвоевременное» явление Ангела в келье Тамары провокационной частью этого плана, заранее отнимающего у героя надежду, — или испытанием Демона, чей исход зависел от него самого?

Автор.Предположение о существовании небесного плана возникает в тот момент, когда «один из ангелов святых», исполнитель Божьей воли, сопровождающий душу Тамары в райскую страну, говорит Демону:

Достаточный ли это аргумент? Вообще говоря, нет. Более того, если рассматриваемую нами историю относить к тому времени, когда Демон еще представлялся одним из богов, то и самого Бога следует мыслить ветхозаветным Духом, носящимся над пустыней вод.

Представления о едином Боге вызревали в умах древних евреев в течение длительного времени. Библия дает нам возможность проследить, как постепенно и очень непросто утверждалась в Ханаане эта религиозная идея. В древнееврейском подлиннике Библии в первой главе Книги Бытия прямо сказано, что создавал мир не бог в единственном числе (еврейское «эл», «элох» или «элоах»), а боги («элохим»). Поэта интересует то раннее состояние «небесной канцелярии», когда еще не сложилась иерархия божественных сил. На небе пока еще идет «подковерная борьба», и в этих условиях думать о единых спланированных действиях ангельского войска навряд ли уместно. Демон не случайно говорит Тамаре, что Бог «занят небом, не землей». Этим-то он и хочет воспользоваться, надеясь, что система божественной защиты монахини не сработает. Тут налицо безумная авантюра, если хотите, детектив, но обе стороны, что называется, играют в открытую. Присутствие

Ангела в монастыре — не провокация, а, так сказать, предупредительная мера. Но для Демона встреча с ним, конечно же, является испытанием. Вспомним, как он медлит и бродит у монастырской стены перед тем, как войти внутрь ее. И слеза, тяжелая слеза, катящаяся из померкших глаз… Демон идет сражаться за свою любовь, и он надеется победить.

Но «один из ангелов святых», вставших на его пути, есть не кто иной, как сам Дух Божий, глава ангельских сил, и одолеть Его Демон уже не мог.

Критик. А может быть и так, что херувим по собственной инициативе проявил «особое усердие» (А. Шан-Гирей), и вся сцена вместе с суровым его предупреждением: «К моей любви, к моей святыне /Не пролагай преступный след» — не более чем рудимент любовного треугольника (Демон — Монахиня — Ангел) из ранних редакций?

Автор.Скорей всего так, хотя это не имеет принципиального значения. Двумя этими строками Лермонтов «оживляет» ситуацию, делает ее достоверной. Не влюбиться в прекрасную пленницу невозможно, Ангел еще одна ее «жертва». Если же говорить о любовном треугольнике, то в данном случае реализуется один из неписаных «законов» любящего сердца: женщина предпочитает интересного, но порочного мужчину праведному и во всем положительному.

Критик. Наконец, в итоге перечисленных и многих других сомнений: имеют ли финальный приговор, вынесенный Демону небом, и апофеоз героини внутренний, нравственный смысл — или над героем после посмертной «измены» ему Тамары попросту торжествует тираническая сила, так что моральный итог поэмы связан именно с его страдальческой непримиренностью?

Автор.Поэма подтверждает одно простое и хорошо известное правило: нельзя стать счастливым, причинив несчастье другому. Грех убийства жениха девушки встал между влюбленными, разлучил их и потянул Демона в адскую пропасть. Напротив, светлая, чистая душа девушки, не ведавшая об этом злодеянии, нашла успокоение в райском саду. Рай открыт для любви, незапятнанной недобрыми помыслами и неправедными делами. Таков, как нам думается, внутренний нравственнный смысл поэмы. Апофеоз героини поэмы, о котором напоминает И. Б. Роднянская, заслуживает отдельного разговора. Лермонтов возвышает женское начало. Спасти падшего ангела небожители не могут. Единственная его надежда — Тамара, которой он доверительно признается:

Смертная женщина способна превзойти Бога в исцелении больной души, целебная сила ее любви превосходит возможности Творца. Согласимся, что это не совсем в христианском духе, точнее в духе поздней христианской традиции, где женские образы неизменно присутствуют на втором, а то и третьем плане. В древних религиях такой дискриминации не существовало, Элевсинские мистерии, к примеру, — это праздник в честь Великой богини Деметры. Лермонтов восстанавливает небесную гармонию. «Если пол — тайна, непостижимость, имеет свое «здесь» и свое «там», то как здесь есть мужское начало и женское, то и «там», в структуре звезд, что ли, в строении света, в эфире, в магнетизме, в электричестве есть «мужественное», «храброе», «воинственное», «грозное», «сильное» и есть «жалостливое», «нежное», «ласкающее», «милое», «страдательное» (Розанов В. В. Концы и начала, «божественное» и «демоническое», боги и демоны). Это ощущение было близко Лермонтову, и он, подобно своему герою, видел в надзвездных краях, во мгле тысячелетий светлый, божественный лик Праматери человечества. Любовью к ней пронизано все творчество поэта. Она присутствует в его поэзии как идеальный образ возлюбленной, прекрасной и недостижимой. Известно, как дивился Белинский, что офицер и дуэлянт проник с изумительною правдою в материнские чувства в «Казачьей колыбельной песне». Сам поэт признавался: «Кто мне поверит, что я знал уже любовь десяти лет от роду? Нет, с тех пор я ничего подобного не видал, или это мне кажется потому, что я никогда не любил, как в тот раз» (запись 8 июля 1830 г.). А в стихотворении «1831-го июня 11 дня» он напишет: