Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва

Но за Неманом меня ждал некий невиданный казус: я не мог разбить русских, потому что никак не мог их отыскать. Впереди был только запах горящих деревень, а сзади преследовал другой - страшный трупный запах от павших лошадей, которые сотнями дохли от бескормицы и нестерпимой жары... И вскоре стало понятно: русские решили изнурить мою армию трусливым отступлением по нищей местности, избегая вступать в генеральное сражение. Отступая, они увозили и население, и все припасы. Они не оставляли ни лошади, ни коровы, ни барана, ни жалкой курицы... Только полуобгоревшие избы. Мне передали слова царя, отступавшего вместе с армией: "Если императору так хочется, я доведу его до Урала... если он прежде не умрет с голода". Тактика варваров!

К счастью, из перехваченной переписки Жозефа де Местра (посланника сардинского короля при русском дворе*) я узнал, что план этот, вызвавший тогда насмешливое изумление в Европе, уже начали осуждать и при дворе русского царя, и в обществе. Командующего обвиняли в трусости, даже в предательстве. Как писал де Местр: "Любимец царя маркиз Паулуччи сказал командующему русской армией генералу де Толли: "Из одного только чувства чести вы должны или подать в отставку, или переменить трусливый план. А того, кто вам его посоветовал, надо отправить в сумасшедший дом, а еще лучше - на виселицу!"

Но все продолжалось... Я по-прежнему не видел противника, и по-прежнему впереди были однообразная степь и обгоревшие избы.

Наконец, мы настигли русских у Смоленска... После трехдневного сражения они отступили, оставив нам опустошенный город. Утром я осмотрел крепостные стены, построенные русским царем Борисом Годуновым. Оглядывая со стены через подзорную трубу пустую равнину, я понял: русская армия опять ускользнула, исчезла, как призрак.

Я отправил в Париж победный бюллетень: Россия низведена до границ древних владений московских царей! Но я уже подсчитал истинные - и печальные! - итоги: пройдя без сражений от Немана до Двины, я потерял сто пятьдесят тысяч человек и множество лошадей. Бескормица, болезни, дезертиры... И я решился. В Смоленске я отпустил взятого в плен русского генерала. Я просил его сказать царю, что самое мое большое желание - это мир. "Но передайте царю - пусть поспешит. Иначе мне придется взять Москву. Столица, занятая противником, похожа на непотребную девку... я не смогу уберечь ее от разрушения". И еще я просил передать искренний совет "моему брату, русскому царю": покинуть армию и как можно скорее. "Я все время недоумеваю: что он делает в армии? Я - другое дело, это мое ремесло, сказал я генералу. И объяснил свою заботу: - Я хочу воевать с сильным врагом". Так я подчеркнул, что хочу воевать по рыцарским правилам. И что моя война так непохожа на варварскую войну без правил, которую ведет царь, заставляя меня идти по опустошенной земле...

В Смоленске у меня был выбор: прервать кампанию (как я и предполагал раньше) и остановиться в этом сожженном городе - обустроить его, доставить сюда продовольствие. Я даже сказал Коленкуру: "Мы отдохнем здесь, укрепим свои позиции, я пополню армию польскими казаками, и посмотрим, каково будет Александру!" Можно было даже отойти назад и перезимовать в Вильно, выписать из Парижа "Комеди" и с удобствами перезимовать. А потом, объявив Польшу независимым государством, опять же призвать в армию благодарных, привычных к голоду и здешнему климату поляков... Я всегда говорил, что идти дальше Смоленска - самоубийство.

Император помолчал, потом продолжил:

- Почему я все-таки пошел? Я торопился закончить кампанию, ибо Париж как женщина, его нельзя надолго оставлять... Но главное, - сказал он с какой-то странной болью, - близость Москвы. Она пьянила. Занять Москву, а оттуда повернуть на юг - в Индию. Ведь если русский царь решит заключить мир, этого уже никогда не будет. Надо спешить, пока он не предложил мира... И я сказал маршалам: "Не пройдет и месяца, как я буду в Москве. Поверьте, сражение не за горами, без него они не посмеют отдать столицу. И мы разобьем их! И через шесть недель получим мир. Впереди - слава!" И я был прав: генеральное сражение было не за горами. Мы продолжали перехватывать письма де Местра и узнали, что в Петербурге теперь "самое модное - ругать Барклая де Толли за его отступление". И я сказал маршалам: "Я давно этого ждал. Когда нация унижена, она всегда находит козла отпущения..."

И вот уже советовавшие отступать прогнаны царем. Де Местр написал своему королю, что он счастлив, ибо главнокомандующим собираются сделать фельдмаршала Кутузова... Они оба были членами масонской ложи, и оттого Кутузов был близок сердцу хитрого пьемонтца... И действительно, был назначен старик Кутузов, которому в каком-то сражении прострелили голову. И наконец де Местр сообщил: "Все сведущие люди полагают генеральную баталию неизбежной". Я повеселел. Русские не выдержали своей страшной тактики.

Они решили сражаться у стен Москвы - своей древней столицы. Кроме того, мы узнали, что русский царь последовал моему совету и уехал из армии. Кто-то из иностранцев-фаворитов (русские никогда не осмелились бы на это!) прямо сказал царю, что одно его присутствие выводит из строя пятьдесят тысяч человек, необходимых для его охраны. Наконец-то они поняли, что любой говнюк во главе армии, даже этот одноглазый старик, которого я бил при Аустерлице, лучше их бездарного царя. И я сказал своим маршалам: "Как видите, они со мной согласились во всем. Пусть царь носит военный мундир, но уберет в сундук свою бесполезную шпагу... Давайте готовиться к решительной битве, которую я вам предсказал".

И на самом деле, отъезд царя спасал русских от многих его абсурдных решений. Все тот же де Местр написал прелестную фразу, над которой я много смеялся: "Уважение к власти в России таково, что, если император захочет сжечь Петербург, никому и в голову не придет сказать, что это повлечет за собой некоторые неудобства". Однако меня настораживал тон его писем: мы приближались к Москве, а пьемонтец писал: "Настроение в армии решительное. Да и разум говорит мне, что теперь Бонапарту не выбраться отсюда..." Они, видимо, хорошо знали о множестве могил, которые моя армия продолжала оставлять за собой - европейские желудки не выдерживали ужасной пищи. Знали и о дезертирах, которые ночами покидали части... Великая армия таяла на глазах...

И, наконец, она состоялась - желанная битва под Москвой. В тот день я хотел быть веселым, но был озабоченным. Я надел свой счастливый сюртук с орденом Почетного Легиона и крестом Железной Короны, долго натягивал сапоги... и вдруг ясно ощутил: старею... ноги пухнут... С трудом помочился. От простуды был заложен нос... Нет, не было обычной радости перед битвой... Подвели лошадь, я вскочил на нее... но тяжело, тяжело!..