Эдвард Радзинский - Наполеон - исчезнувшая битва

- Ну что ж, - сказал император, - финита! Я уверен - это будут читать поколения. - И он процитировал Библию, что бывало весьма редко: - "И увидел Он все, что создал, и вот, хорошо весьма". - Потом сказал: - Если, мой друг, вас вышлют, вы обязаны суметь провезти с собой в Европу всё, что мы записали.

- Да, сир, - ответил я, несколько удивленный тем, что он заговорил о высылке.

- Вы помните, что второй вариант наших, - так он сказал, - сочинений на случай обыска должен быть...

- Спрятан за подкладкой вашего саквояжа, сир. - Этот саквояж великолепный, кожаный, с двойным дном - он вдруг вручил мне на днях.

- Да! - спохватился император. - Мы начали с вами писать мое завещание... Возвратите мне его. Что еще у вас есть из моих бумаг... естественно, кроме того, что мы с вами написали?

- Карта Аустерлица, которую вы мне дали. И письма русского царя после Тильзита, сир.

- Возвратите мне всё это, мой друг.

Я поднялся в свою комнату и принес бумаги. Он сложил их в стол.

- "И совершил Он к седьмому дню дела свои, которые Он делал, и почил Он в день седьмой от всех дел своих..." Теперь я могу спокойно заняться завещанием. А вы... вы напишите побыстрее то письмо.

Он имел в виду очередное письмо об издевательствах губернатора. Император предложил мне отправить его с покидавшим остров чиновником Ост-Индской компании. Я предупредил императора, что человек этот показался мне очень подозрительным. Я был почти уверен, что он - шпион губернатора.

- Ничего подобного, - отвечал император, - мне он внушает доверие. Да и Киприани его проверял...

Когда я закончил письмо, император позвал Киприани и поручил передать его англичанину...

В тот вечер император долго прощался со мной и сказал:

- Мое будущее наступит тогда, когда меня уже не будет... Главное свое сражение я, кажется, выиграл... Не оплошайте и вы. - Я не понял и переспросил. Он засмеялся и вместо ответа повторил: - "И почил Он в день седьмой от всех дел своих..."

Пишу на корабле. Как я и говорил, англичанин донес Лоу... Меня выслали. Но обыск был небрежный. Ибо, к счастью, Лоу решил, что, так как высылка моя внезапна, вряд ли я успел спрятать что-то серьезное. Так что за подкладкой саквояжа я благополучно вывез рукопись.

На корабле я часто вспоминал спокойное лицо императора и радовался, что он не вспылил и не пустил в ход заряженное ружье, которое всегда стояло у его кровати.

И только теперь, через много лет, я все понял... Он и не должен был вспылить. Этот фантастический человек, как всегда, предугадал "действия противника". Он нарочно все сделал для того, чтобы письмо перехватили и меня выслали... Он знал, что обыск будет небрежен и я смогу уехать с законченной рукописью... Вот почему, когда меня уводили, из его спальни не донеслось ни звука... Я понял теперь его последние слова, обращенные ко мне: "Мое будущее наступит тогда, когда меня уже не будет. Главное свое сражение я, кажется, выиграл. Не оплошайте и вы".

Но, вернувшись в Париж, я выяснил, что понял далеко не всё. Оказалось, у императора была еще одна, может быть, главная тайна. Впрочем, так и должно было быть. Он не мог так просто от нас уйти...

В Париже, куда я попал спустя много лет, меня ожидали невероятные и очень упорные слухи. Впервые я услышал их в маленьком кафе напротив Люксембургского сада. За соседним столиком сидели двое: подвыпивший старик явно из "недобитков", старых гвардейцев императора (об этом говорило его лицо, обезображенное ужасным шрамом), и молодой господин. Старик, озираясь, шептал молодому человеку так громко, что мне всё было слышно: "Император жив... Он заключил секретное соглашение с русским царем. Царь позволил ему скрыться назло англичанам. На острове умер двойник".

Эти нелепые слухи о том, что император не умер, оказались на редкость упорными, хотя все здравомыслящие люди над ними потешались. Но вскоре случилось удивительное. Однажды меня навестил мой старый друг, аббат Муке, один из образованнейших людей нашего времени. И он всерьез заговорил со мной... о том же! Он сказал, что у него есть достоверные сведения, будто в Бретани крестьяне видели францисканского монаха, необычайно похожего на императора. И что маршал Мармон, постыдно предавший императора, ездил в этот монастырь и долго говорил наедине со странным монахом, а когда покидал его келью, у него на глазах были слезы.

- Не хотите ли со мной туда поехать? Вы единственный из моих добрых знакомых, кто хорошо знал императора...

Я решительно ответил:

- Мой вам совет - не будьте смешным. И поговорите лучше об этом с Бертраном, Гурго или Маршаном... - Я начал перечислять своих товарищей по заточению на острове, но аббат прервал меня:

- Я уже пытался это сделать. Маршан меня не принял, граф Бертран не дал мне даже закончить мой вопрос. Он сказал, что император вполне может быть в монастыре, а также в иных самых разных местах, но исключительно в виде духа. Ибо он лично наблюдал его кончину. И вместе с Маршаном положил в гроб. А генерал Гурго вообще послал меня... Но неделю назад он прислал письмо, где спрашивал... адрес этого монастыря!..

Я только пожал плечами и пожелал аббату выбросить из головы подобную чепуху. Однако после его ухода я почему-то не смог последовать собственному совету. И решил встретиться со скандалистом Гурго.

Он жил в огромной квартире недалеко от Пале-Ройяль. Видимо, император неплохо о нем позаботился после смерти... Как и я, генерал не был при кончине императора. Он так надоел своими скандалами, что император почел за лучшее отпустить его с острова. Когда мы встретились, старая вражда была тотчас забыта - теперь Гурго ненавидел только тех, кто остался на острове до конца. Так что я опускаю эпитеты, которыми он награждал при нашем разговоре Бертрана, Маршана и особенно графа Монтолона - "рогатого мерзавца, получившего от императора деньги в обмен на услуги известной б...и, его жены".

Наконец, мы перешли к слухам о спасении императора. Оказалось, Гурго уже побывал в монастыре.

- Слухов было так много, - сказал он, - что я не выдержал, узнал адрес монастыря и три дня назад поехал туда. Да, монах потрясающе похож... и, зная это, даже немного переигрывает, постоянно держит правую руку согнутой, будто закладывает ее за борт невидимого походного сюртука... и демонстрирует прочие известные всем привычки императора.

- Вы с ним говорили?

- Да, но немного. Мы перебросились парой слов, когда он шел в храм, и этого было достаточно. После чего я успел вдогонку посоветовать хитрецу побольше молчать, потому что его голос совершенно не похож на голос императора, который до сих пор звучит у меня в ушах...

- А вы имели возможность слышать императора до Святой Елены?

- Достаточно часто, - не задумываясь, ответил Гурго, и мне показалось, что он... прихвастнул.