Андрей Степаненко - Истории больше нет. Величайшие исторические подлоги

Шлиман красочно описал, как его жена София пронесла троянские сокровища в корзинке с овощами через турецкие таможенные посты. Но клад Приама довольно велик: флакон весом 403 г, кубок (200 г), ладьеобразный кубок (601 г), диадемы, цепочки, браслеты, перстни, пуговицы – всего 8700 (!) изделий из чистого золота. Плюс посуда из меди, серебра, электра, поделки из слоновой кости и полудрагоценных камней. Берлинский музей хранил содержимое «дамской корзинки» в трех увесистых ящиках.

Шлиман утверждал, что обнаружил клад 14 июня 1873 года, за сутки до запланированного отъезда. Однако изучение дневников Шлимана и материалов прессы показывает, что ни его самого, ни его жены в Гиссарлыке в момент находки попросту не могло быть. София жила в Париже, а раскопки к тому времени были завершены.

Ну, и главное, международная комиссия археологов обследовала предметы и определила, что большинство из них созданы с применением высокотвердых инструментов и мощной оптики. Повторная экспертиза, проведенная учеными в 1994 году, выводы предшественников подтвердила. То есть клад Приама – свежая подделка.

Есть даже предположения, что все это было изготовлено в парижских мастерских, потому и вывозить их в Турцию, к месту раскопа Шлиману не имело смысла: проще сказать, что отослал рабочих, а клад провезла в корзинке жена. Однако ученые оказались на высоте, и в итоге, не сумев продать клад, Шлиман дарит его городу Берлину и, потерпев крушение надежд, умирает от «воспаления мозга» в чужом городе, нищим.

Однако интереснее всего не золото, а личность Шлимана и цели, которые он себе ставил. Дело в том, что сын немецкого пастора Шлиман чудом выжил после кораблекрушения у берегов Америки, а значит, бумаги на это имя восстанавливал там же, вдалеке от родного полицейского участка. И не домой он вернулся после скитаний, а в Голландию, и там вдруг оказалось, что он замечательно знает русский язык – выучил мимоходом. И если не знать, сколько он за свою жизнь наврал, то хочется поверить.

С этим вот внезапным знанием русского языка и «восстановленными в Южной Америке» документами Генрих Шлиман достигает в России всего: положения поставщика пороха во время Русско-турецкой войны, кресла директора Императорского банка и даже звания почетного гражданина Санкт-Петербурга. Разгадка взлета проста: в то время поставлять главный компонент пороха – селитру – в Россию было запрещено, и сын германского пастора Генрих Шлиман выполнял функцию «черного хода», покупая селитру как бы для себя. Типичное подставное лицо.

Понятно, что наступил миг, и деньги, заработанные на поставках селитры и пороха для войны против Турции, словно по приказу были вложены в крупный археологический подлог на территории той же Турции.

Для Турции было крайне опасно иметь на своей земле Трою – культурную святыню Греции, находящейся с Турцией в традиционно напряженных отношениях. Клад Приама мог стать в руках дипломатов еще одним инструментом, и самой Турции с тем уровнем развития науки ни за что не доказать, что клад подложен. Но кто-то такому раскладу всерьез воспротивился, и экспертизу провели на высшем уровне.

Греческая Ойкумена огромна, от Крыма до Карфагена, и городов с названием Троя может быть больше, чем один. Но наиболее интересный случай – та историческая Троя, что находится на земле Каира. Эта крепость перекрывает собой вход в Amnis Trajanus – Реку Траяна (она же Река Августа – Amnis Augustus, он же – канал Исмаилия). Причем карт, указывающих на Трою (пусть и плохого качества), довольно много. Вот фрагмент карты дельты Нила в районе Вавилона. В правом нижнем углу – город Troja. Это – она. На многих картах чуть южней города Trojaесть еще и некий Troicus.

На мой взгляд, эта карта-реконструкция неточна, и Троя стояла ближе к Вавилону, на входе в практически одноименный Траянский канал. Там и впрямь есть крепость, которую называют Фустат и которую первым делом взял в Египте Амр ибн Аль-Ас. Эта уникальная крепость стоит в Каире, напротив острова Родос (на карте снизу – Rhoda), и вместе они делают Траянский канал, ведущий из Нила (Nile river) в Красное море (Red sea canal), то есть из Индий в Европу, абсолютно неприступной. А это – самая золотоносная транспортная артерия Античности. За нее воевать смысл имело.

На разных картах реконструкций крепость Трою показывают в разных местах, но следует помнить, что береговая линия Нила меняется, и вход в канал регулярно смещается вдоль берега, а Троя зависит от положения этого входа. Нилу не прикажешь, а крепость при таких деньгах ни расширить, ни перенести не проблема. Здесь же, в крепости, до сих пор есть руины старого акведука, а следует помнить изумительную находку Анатолия Фоменко: aquae-ductio – акведук, «ведущий воду», и equae-ductio – «ведущий коня». Стоящий на ногах – точь-в-точь как конь, – Троянский акведук мог быть истолкован или переведен как Троянский конь со всеми культурными последствиями. А Гомер просто обязан был воспеть этот кусочек греческой земли. Потому что именно здесь собирались все деньги мира.

В паре с Троей можно рассмотреть и остров Родос. На каирском острове Rhoda известный Колосс Родосский был технически исполним. Там, где топоним Родос находится ныне, на греческом архипелаге, Колоссу негде стоять. Да, бухты там есть, но вход в них слишком широк, чтобы Колосс мог упираться ногами в противолежащие края. Впрочем, с течением времени меняются и сами представления о месте, где стоял Колосс.

Вот картинка из хроники Готфрида. Хорошо видно, что позади Колосса лежит равнинный, с небольшими горами слева, крупный, очень крупный город. Более того, видно, что Колосс стоит не на берегу моря, он стоит ПОСРЕДИ ГОРОДА, скорее всего, на реке. Везде – берега, и перед его глазами – тоже.

А вот ниже тот же рисунок, но повторенный в XVI веке (зеркально), и здесь горы стали выше (как на морском острове Родос), а сам город из-за этих подступающих гор как-то съежился. Берег перед глазами Колосса сильно обрезан, и на более поздних картинках этот берег уже и не появляется; там Колосс глядит в морскую даль.

Ниже – картинка из современных: город за спиной Колосса отнесен на 3–4 километра, а берега перед его глазами нет; теперь он, как и положено, смотрит в открытое море.