Руслан Хасбулатов - Преступный режим. «Либеральная тирания» Ельцина

«Кризис власти» — так была озаглавлена статья Фреда Хиста в «Вашингтон пост, в которой автор писал: «... В по­следний раз я видел президента, выглядевшим как сейчас, когда Горбачева привезли в Москву после путча»... Похо­же, — писал Хист, — что Ельцин терпит поражение. И это может создать дополнительные проблемы для администра­ции Клинтона и не только потому, что встают проблемы продолжения курса на реформы, свободный рынок и возмож­ностей дезинтеграции самой России. Ясно, что консерватив­ный парламент, в случае если ему будет предоставлена воз­можность, может бросить вызов новой российской внешней политике в отношении США по вопросам контроля над воо­ружениями, продаже оружия третьим странам и координа­ции усилий в горячих точках, таких как Босния...».

Так пугала Клинтона эта влиятельная американская газе­та, выдумывая несуществующие угрозы со стороны россий­ского парламента и одновременно подталкивая Клинтона к «активным действиям в поддержку Ельцина» (Washington Post, 21 February 1993).

В той же газете приводится «мнение» координатора по общественным связям администрации (на правах замести­теля госсекретаря) Армитиджа, который заявил, что Ель­цин, как это произошло с Горбачевым, «вот-вот исчерпа­ет свои возможности и кто-то другой появится на сцене» (Washington Post, 21 February 1993). Это заявление было сделано Армитиджем в Вандербилтовском институте обще­ственной политики. «Большинство западных дипломатов и русских экспертов называют Ельцина переходной фигу­рой и предсказывают его скорый крах» — Washington Post (24 February 1993). Такого же рода публикации появляются в западноевропейских печатных изданиях. Эти выступле­ния в СМИ и обсуждения вокруг «темы» немедленно ска­зались на отношениях «Парламентский дворец — Кремль». В частности, было сорвано очередное заседание «круглого стола», которое с нетерпением ждали в обществе.

Я был сильно встревожен, встречался с Ельциным не­сколько раз, обсуждал эту проблему, доказывал, что рабо­та в рамках такой «площадки» — это сильный механизм, способствующий конкретному участию общественных сил в наших реформах; что мы подвергаемся давлению со сто­роны этого мнения (то есть общества), которое требует уче­та его мнения. Так почему мы не хотим использовать и си­туацию, и механизм, могущий привести к согласию? В чем причина?

Если лично во мне, сказал я Ельцину, и вы не хотите со мной работать — я готов немедленно подать в отставку. Я на­помнил ему наш разговор — сразу же после его' избрания президентом России — тогда я предупредил его, что буду работать председателем до тех пор, пока будет его поддерж­ка, и у нас будут сохраняться доверительные отношения.

Ельцин был мрачен, сказал, что проблему он видит не во мне:с вами-то, Руслан Имранович, мы всегда договаривались. Проблема — в самом Верховном Совете — он слишком само­стоятельный и обладает слишком большими полномочиями. А тут еще Съезд только и занимается тем, что трепет мои нервы!»

Я был изумлен: «Борис Николаевич, дамы все полномочия отдали вам! — Чего вам не хватает? Вы — Председатель Конституционной комиссии, надо скорее завершить подго­товку новой Конституции — это зависит исключительно от вас. Вызывайте Румянцева. Внесите свои предложения, Комиссия их обсудит и каким-то образом учтет».

Ельцин: «Вот в том-то и дело, что каким-то образом учтет— проворчал президент. Далее он прервал обсуж­дение этой «темы» и пообещал, что даст распоряжение Чер­номырдину встретиться со мной для обсуждения начала ра­боты «круглого стола». Комиссия начала работу уже летом.

Я уже потом, спустя много лет, задавался вопросом: если Ельцин твердо решил расправиться с парламентом, зачем он «держал» меня, своего соратника, на этом посту, не решался сказать о нежелательности моего пребывания в этой роли, второго человека в иерархии государства. Почему?

Современный читатель, даже довольно информирован­ный, когда он соприкасается с недавней политической исто­рией России, оказывается введенным в заблуждение в силу одного стереотипа, навязанного ему официальной историо­графией. Суть ложного стереотипа состоит в том, что якобы «реакционные» Съезд народных депутатов и Верховный Совет препятствовали принятию «новой прогрессивной российской Конституции». Поэтому тогдашний президент Ельцин взял на себя роль «спасителя нации» и расстрелял парламент, разогнал депутатов, самолично разработал «са­мую лучшую в мире Конституцию и одарил ею граждан России, осчастливив их необычайно. Это — совершенно ложная посылка. С точки зрения исторической правды я бы выделил следующие два момента.

Первый момент.В вопросах развития и углубления поли­тической демократии в стране ни российский парламент, ни российский президент Ельцин не были пионерами, пальма первенства здесь принадлежит, бесспорно, Михаилу Горба­чеву. По инициативе Горбачева были внесены существенные поправки в Конституцию СССР и Конституции Союзных республик, был принят новый избирательный Закон — все это дает основание говорить о том, что в стране действовала «горбачевская демократическая Конституция», а вовсе не «брежневская» — как и ныне утверждают злостные лжецы, любители искажения исторической правды. К вопросу раз­вития реальной свободы человека Ельцин, конечно, не имел никакого отношения.

К моменту нашего (Ельцина и Хасбулатова) появления на политической арене России в начале 1990 года, дейст­вующий в СССР и РСФСР конституционно-политический строй был вполне демократическим. Он позволил нам на первом же Съезде народных депутатов РСФСР мирным путем отстранить от власти в России коммунистов, сфор­мировать беспартийный парламент и беспартийное пра­вительство, четко ориентирующиеся на общепризнанные демократические ценности.Уверен и в том, что уровень де­мократии в России в 1990—1993 годах был намного выше и глубже по сравнению с современным ее состоянием. Вряд ли мне сегодня было бы возможным избираться в качестве депутата России — несмотря на сохраняющуюся мою огром­ную популярность. Интересно, что на всю свою избиратель­ную кампанию в Грозном я затратил сумму в размере... двух­месячного профессорского жалованья. Тогда в российском обществе повсеместно царил романтический дух ожиданий перемен, которые способствуют улучшению жизни людей. Люди верили власти, несмотря на трудности перестройки. Эта вера самым беспощадным образом была уничтожена ельцинистами в сентябре — октябре 1993 года.

Второй момент.В 1990 году в Российской Федерации к власти пришли новые народные депутаты, тогда же были сформированы органы власти Российской Федерации. Можно вполне определенно сказать — это были самые че­стные выборы в России — ни до этого, ни после 1990 года — более честных и демократических выборов в России не было и, похоже, не будет в обозримом будущем. Именно тогда на I Съезде народных депутатов (май — июнь) нами была при­нята новая концепция углубления горбачевской демократии в России, предполагающая два направления дальнейшейкон­ституционной реформы. В соответствии с первым направле­нием, мы решили постепенно вводить новые, демократиче­ские поправки в действующую российскую Конституцию. Второе направление— фундаментальное — оно предусмат­ривало разработку и принятие новой Конституции России.