Мария Баганова - Всемирная история без цензуры. В циничных фактах и щекотливых мифах

Македонцы имели и более веские основания считать себя обиженными. Еще раньше Александр отобрал тридцать тысяч мальчиков, чтобы выучить их греческой грамоте и обращению с македонским оружием. Теперь, когда мальчики подросли и выучились, Александр приказал отправить домой в Македонию всех больных и увечных из своего войска. Причем отправляли их не с почестями, как победителей, а просто выкидывали, словно ненужный скарб. Воины сочли это обидой и оскорблением, они говорили, что царь выжал из этих людей все, что они могли дать, а теперь, с позором выбрасывая их, возвращает их отечеству и родителям уже совсем не такими, какими взял. Но Александр вовсе не раскаялся в своих действиях. Ропот македонян он расценил как неповиновение и, прогнав свою прежнюю охрану, окружил себя персами и греками. Тут македоняне совсем пали духом, растерявшись от того, что их выступление привело к столь неожиданным результатам. Македонцы понимали, что даже если они устроят вооруженный мятеж, то их сил не хватит, чтобы перебить персидскую часть войска.

Плутарх:

«С криком и плачем они отдали себя на волю царя, умоляя его поступить с ними, как с неблагодарными негодяями. Александр, хотя и несколько смягчился, все же не допустил их к себе, но они не ушли, а два дня и две ночи терпеливо простояли перед палаткой, рыдая и призывая своего повелителя. На третий день Александр вышел к ним и, увидев их такими несчастными и жалкими, горько заплакал. Затем, мягко упрекнув их, он заговорил с ними милостиво и отпустил бесполезных воинов, щедро наградив их и написав Антипатру, чтобы на всех состязаниях и театральных зрелищах они сидели на почетных местах, украшенные венками, а осиротевшим детям погибших приказал выплачивать жалованье их отцов».

Осадок от этой истории остался надолго. Александр больше не доверял своим друзьям, людям, завоевавшим вместе с ним половину мира.

Трагической стала смерть старого Пармениона, верой и правдой служившего еще Филиппу Македонскому. Два его сына погибли в военных походах Александра, а третий, Филот, был обвинен в заговоре и казнен. Серьезных улик против Филота не было, виной всему был его длинный язык. Филот захватил в Киликии пленницу по имени Антигона, женщину редкой красоты. Он полностью доверял ей и часто при ней бахвалился, принижая Александра и рассуждая о том, что если бы не доблесть македонцев, то их царь — мальчишка! — не одержал бы столько побед. Антигона же вовсе не испытывала к своему любовнику пылких чувств и стала шпионкой Александра. Он был разгневан, но пока еще держал себя в руках.

Но тут Филот допустил серьезный промах! Ему сообщили о заговоре против Александра — заговоре глупом и вряд ли опасном. Возможно, поэтому Филот и не обратил внимания на донос. Тогда доносчики обратились к другому человеку и были приняты царем. Рассказав о заговоре, они упомянули и о странном, на их взгляд, поведении Филота. Столь явное пренебрежение его безопасностью чрезвычайно ожесточило Александра и заставило его думать, что и сам Филот был в числе злоумышленников. Филот был схвачен, подвергнут пыткам и «во всем сознался» — вероятнее всего оговорил себя. Руководили допросом ближайшие друзья царя, в том числе Гефестион. Сам Александр слышал все, спрятавшись за занавесом. Рассказывают, что, когда Филот жалобно застонал и стал униженно молить Гефестиона о пощаде, Александр произнес: «Как же это ты, Филот, такой слабый и трусливый, решился на такое дело?»

После смерти Филота Александр сразу же послал в Мидию людей, чтобы без суда убить Пармениона. Убийца привез ему какое-то письмо, и когда старик склонился над ним, нанес удар в спину. Так погиб Парменион, тот самый полководец, одна из ранних побед которого совпала с рождением Александра.

В разгар одного из веселых пиршеств, когда гости уже перешли к неразбавленному вину, кто-то стал распевать песенки некоего грека, в которых высмеивались македонские полководцы, недавно потерпевшие поражение в какой-то из битв. Старшие из присутствовавших сердились и бранили сочинителя и певца, но Александр и окружавшие его молодые люди слушали с удовольствием и велели певцу продолжать. Клит, тот самый Клит, что некогда спас Александру жизнь, уже тоже сильно пьяный, пришел в негодование. Он заявил, что недостойно среди варваров и врагов оскорблять македонян, которые, хотя и попали в беду, все же много лучше тех, кто над ними смеется. Когда Александр заметил, что Клит, должно быть, хочет оправдать самого себя, называя трусость бедою, Клит вскочил с места и воскликнул: «Но эта самая трусость спасла тебя, рожденный богами, когда ты уже подставил свою спину персидскому мечу! Ведь благодаря крови македонян и этим вот ранам ты столь вознесся, что, отрекшись от Филиппа, называешь себя сыном Амона!»

— Долго ли еще, негодяй, думаешь ты радоваться, понося нас при каждом удобном случае и призывая македонян к неповиновению? — гневно вскричал Александр.

— Да мы и теперь не радуемся, Александр, вкушая такие «сладкие» плоды наших трудов, — возразил Клит. — Мы считаем счастливыми тех, кто умер еще до того, как македонян начали сечь мидийскими розгами, до того, как македоняне оказались в таком положении, что вынуждены обращаться к персам, чтобы получить доступ к царю.

Люди постарше пытались угомонить спорящих, но они не унимались. Александр, сравнивая греков и македонцев, сказав, что эллины — словно полубоги среди дикий зверей. В ответ Клит посоветовал ему больше не приглашать на пиры людей свободных, привыкших говорить откровенно, а жить среди варваров и рабов, которые будут поклоняться его персидскому поясу и белому хитону.

Выйдя из себя, Александр потянулся за кинжалом, но один из телохранителей успел вовремя спрятать это оружие. Тогда Александр велел трубачу подать сигнал тревоги и ударил его кулаком, заметив, что тот медлит. Впоследствии этот трубач пользовался большим уважением за то, что благодаря его самообладанию весь лагерь не был приведен в смятение. Клита вытолкали из пиршественного зала, но он снова вошел через другие двери, читая ямбы из «Андромахи» Еврипида: «Какой плохой обычай есть у эллинов…»

Следующие строчки, упрекавшие царя в том, что он приписывает одному себе победы, одержанные сообща, Клит произнести уже не успел: Александр выхватил копье у одного из телохранителей и, метнув его в Клита, пронзив дерзкого насквозь. Клит, громко застонав, упал, и гнев Александра сразу же угас. Он кинулся к умирающему другу, но спасти Клита было уже нельзя. В отчаянии Александр вытащил из трупа копье и попытался вонзить его себе в шею, но ему помешали — телохранители схватили его за руки и насильно унесли в спальню.