Б Поршнев - О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)

Безграничная изменчивость средств труда при полной неизменности вида со времени оформления Homo sapiens -- свидетельство решающего качественного скачка, возникновения общества. Пассивное приспособление к природе сменяется активным воздействием на нее, господством над ней в смысле создания все новых источников питания и средств существования. Энгельс отмечал. что стадо обезьян или коз, съев наличный корм, вынуждено или вымирать, или начать биологически перестраиваться. "Это "хищническое хозяйство" животных играет важную роль в процессе постепенного изменения видов, так как оно заставляет их приспособляться к новым, необычным для них родам пищи..." . Постоянное развитие средств, в том числе орудий труда, -- условие, объясняющее неизменность вида Homo sapiens, так как оно сняло действие закона естественного отбора, законов биологической эволюции. Только с того времени, когда орудия изменяются, а вид стабилизируется, можно говорить о производстве в собственном смысле -- об общественном производстве.

Итак, орудия животных неизменно присущи данному виду, а орудия человека имеют историю, развиваются. Однако и эту истину можно довести до логического абсурда, если понятие неизменности орудий у животных берется безотносительно: 1) к вопросу об анатомо-морфологических изменениях самого вида или внутри его, 2) к вопросу об изменениях его экологических условий. Виды и разновидности муравьев строят разные типы и вариации муравейников; если бы муравейники геологического прошлого уцелели в слоях земли, можно было бы установить постепенную эволюцию, смену типов муравейников. На протяжении нижнего и среднего палеолита менялись не только орудия, за это время в организме, в морфологии троглодитид сдвиги и изменения происходили более интенсивно, чем в их орудиях. Конечно, вовсе не обязательно, чтобы связь между морфологическими изменениями и изменениями тех или иных инстинктов поведения носила строго автоматический характер, -- эта связь констатируется биологией лишь в крупных масштабах эволюции. Можно ли безоговорочно утверждать, что ульи пчел, плотины бобров неизменны, пока неизменен вид? Мы указали на варианты плотин бобров, зависящие, между прочим, от быстроты течения рек. Но мы можем представить себе, что течение ускоряется на протяжении длительной эпохи, и в таком случае окажется, что бобры сменили первый тип плотин на второй, затем второй -- на третий, т. е. в известном смысле "совершенствовали" свои сооружения. Вот другой пример. Один знакомый Уоллеса в юности отнес в музей одно из обычных в его городе ласточкиных гнезд. Вернувшись на родину через 40 лет, он обнаружил, что птицы за это время стали строить гнезда другой формы, по его мнению, более "совершенные"; хотя ему показалось, что это изменение. даже обогнало прогресс городской архитектуры, несомненно, что именно какие-то свойства городских домов, например, штукатурка, потребовали быстрой смены типа гнезда, может быть, отбора лишь одного варианта из числа доступных этим птицам.

Если так, вправе ли мы скидывать со счетов специфику ледниковой эпохи, в которой жили и развивались ископаемые троглодитиды? На протяжении четвертичного периода имело место несколько глубоких изменений географической среды -- климата, флоры, фауны. Исторический материализм учит нас не считать географическую среду главной причиной общественных изменений, поскольку последние происходят гораздо быстрее изменений географической среды, обычно даже при ее полной неизменности. Иное дело "история" троглодитид в четвертичный период: их орудия менялись отнюдь не быстрее, чем менялась их географическая среда.

Да, их орудия, например орудия археоантропов, не оставались неизменными на протяжении всей шелльской эпохи: раннешелльские рубила отличимы от позднешелльских, не говоря уже об отчетливых различиях на протяжении ашельской эпохи. Но все это не опровергает, а лишь конкретизирует наше представление о дообщественной природе шелльцев и ашельцев: они существовали в такую биологическую эпоху, когда глубокие сдвиги в природе снова и снова не только в коренных чертах, но и в более детальных нарушали их "экологическую нишу". На древнейших этапах большинство этих тонко приспособленных к трупоядению существ каждый раз при таких сдвигах вымирало; приспособление оставшихся шло как по линии морфологической эволюции, так и по линии модификации того специфического приспособления в виде каменных орудий, которое они посредством имитационного механизма получили в наследие от предыдущей ступени. Нельзя утверждать, что эти модификации во всех отношениях неизменно означают техническое "совершенствование": мы наблюдаем и регрессы в некоторых отношениях, утрату отдельных, с нашей точки зрения, ценных приемов обработки камня.

Но чрезвычайно важно, что в течение плейстоцена модификации приемов обработки камня становятся все более частыми, темп их нарастает, хотя в абсолютных величинах интервалы все равно остаются грандиозно большими. Вряд ли это нарастание темпа можно объяснить только ускоряющимся ритмом оледенении (или плювиальных периодов), как и ритмом смены фаунистических комплексов. Вероятно, тут есть и другая причина: каждая новая модификация этих приемов, очевидно, все более мешала глубокому наследственному закреплению данной инстинктивной формы поведения, т. е. все более облегчала возможность следующей модификации уже без вымирания большинства особей. Ледниковый периода шаг за шагом расшатал прежде неразрывную связь эволюции орудий с эволюцией вида; в результате этого к концу его сложилась возможность эволюции орудий при неизменности вида. Но только возникновение общества окончательно превратило эту возможность в действительность. Общество дало толчок эволюции орудий при неизменности не только вида, но и среды. Итак, логика материализма требует признания, что первоначально труд, "создавший самого человека", был не плодом сознания, творческой мысли предка человека, а животнообразным, инстинктивным трудом, что древнейшие орудия труда существовали еще "в качестве органов его тела". "Инстинктивный человек" -- это двуногое неговорящее существо между обезьяной и человеком, обезьяночеловек в смысле прямохождения, плотоядения и т. д., т. е. животное, принадлежащее к семейству троглодитид.

"Скачок" от обезьяны к человеку необъясним, мистичен, если имеется в виду обезьяна, ничем существенным не отличающаяся, скажем, от шимпанзе и гориллы, не имеющая сколько-нибудь значительных накопленных предпосылок для скачка: прямохождения, привычки к мясной пище, пользования зародышевыми орудиями, высокоразвитой высшей нервной деятельности. Напротив, скачок понятен, если речь идет о происхождении человека от троглодитид, представляющих собой своеобразное, в известном смысле очень специализированное семейство, развившееся из антропоморфных обезьян третичного периода. Но его представители, даже высшие, еще не обладают общественной и духовной природой человека. "Первая предпосылка всякой человеческой истории, -- писали Маркс и Энгельс, -- это, конечно, существование живых человеческих индивидов (лучше перевести: особей. -- Б. П.). Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, -- телесная организация этих индивидов (особей. -- Б. П.) и обусловленное ею отношение их к остальной природе" . Палеоантропология как раз и устанавливает этот конкретный факт, служащий предпосылкой человеческой истории. Троглодитиды не обезьяны в том смысле, что ряд морфологических признаков (комплекс прямохождения) и экология (комплекс плотоядения) отличает их от остальных обезьян, и эти признаки войдут впоследствии в характеристику исторического человека, но эти признаки совершенно недостаточны, чтобы назвать троглодитид людьми.