Б Поршнев - О начале человеческой истории (Проблемы палеопсихологии)

Но и этому третьему этапу приходит конец вместе со следующим зигзагом флюктуации хищной фауны в позднем плейстоцене. Необычайно лабильные и вирулентные палеоантропы осваивают новые и новые варианты устройства в среде, но кризис надвигается неумолимо. Этот кризис и выход из него здесь невозможно было бы описать даже самым кратким образом. Пришлось бы ввести в действие такие мало знакомые читателю зоологические Феномены, как адельфофагия (умерщвление и поедание части представителей своего собственного вида), и рассмотреть совершенно новый феномен -- зачаточное расщепление самого вида на почве специализации особо пассивной, поедаемой части популяции, которая однако затем очень активно отпочковывается в особый вид, с тем чтобы стать в конце концов и особым семейством. Биологическая проблема дивергенции палеоантропов и неоантропов, протекающей быстро, является самой острой и актуальной во всем комплексе вопросов о начале человеческой истории, стоящих перед современной наукой.

Тот факт, что троглодитиды для своего специфического образа питания принуждены были оббивать камни камнями, несет в себе и разгадку появления у них огня. Искры сыпались в большом числе при ударах друг о друга кремней и других пород. Теоретически и экспериментально доказано, что эти искры способны зажечь любой вид трута. А в роли такового выступала настилка любого логова и жилья троглодитид, несомненно, однородная с настилкой берлог, нор, гнезд других животных. Тление настилки в местах обитания троглодитид возникало хоть очень редко, но неуклонно. Иными словами, зачатки огня возникали непроизвольно и сопровождали биологическое бытие троглодитид . Первая польза, извлеченная ими из такого тления, -- это, вероятно, вытапливание с его помощью дополнительных количеств костного мозга из трубчатых и особенно губчатых скелетных фрагментов.

Таковы некоторые основания для восстановления идеи обезьяночеловека в ее первоначальном смысле, но на уровне современных биологических представлений. Для выделения же Homo sapiens в особое семейство, более того, в качественно и принципиально новое явление служат другие аргументы.

Ход развития современной психологической науки вплотную привел ее к необходимости значительно углубить и уточнить понятие человеческой деятельности. Здесь достигнуты немаловажные успехи. Попробуем подойти к антропогенезу с точки зрения теории деятельности.

Примем как исходный тезис В. А. Звегинцева: человек говорит, мыслит и действует, все это вместе составляет его деятельность. Иными словами, триада деятельности человека включает мышление, речевое общение и поведение (понимая здесь под словом "поведение" его действия за вычетом мышления и речевого общения). Этой триаде в свою очередь соответствует триада качеств языка: интегрировать и синтезировать опыт, воплощать мысль, осуществлять общение. Члены каждой из этих триад находятся во взаимозависимости между собой, т. е. каждый носит следы прямых воздействий со стороны других членов .

Проблема антропогенеза безжалостно требует указать, что первичнее в этой триаде компонентов, составляющих деятельность современного человека. По первенству, отдаваемому одному из трех, можно в известном смысле разделить направления научной мысли в "вопросе всех вопросов" -- происхождения человека, его отщепления от мира животных.

Подчас кажется, что во избежание односторонности следует включить речь в более широкий спектр факторов, детерминирующих в генезисе всю специфически человеческую деятельность. И все же невозможно согласиться с попытками в таком духе переосмыслить могучую мысль А. Баллона со стороны его ученика Р. Заззо, поддержанными у нас Л. И. Анцыферовой. Баллон писал, что годовалый ребенок не может соперничать с обезьяной, так как в практическом интеллекте обезьяны гораздо больше моторной ловкости, чем у него. Опыты дали возможность проследить за развитием интеллекта у ребенка до 14 -- 15 лет. В промежутке между обезьяной и этим ребенком происходит резкое изменение уровня, а именно когда ребенок начинает говорить. Однако в начале это изменение не во всем в пользу ребенка . Если Баллон видел дисконтинуитет, поистине катастрофу между доречевым и речевым возрастом ребенка, то Заззо усматривает социальность ребенка от момента его рождения, даже в утробном периоде. По Заззо, "отношение с другими" новорожденного является не просто физиологическим, а в принципе тем же самым, которое и позже, изменяясь, будет изменять и развивать психику ребенка. По оценке Л. И. Анцыферовой, эти положения Заззо нацеливают психологов на разработку недостаточно доселе привлекавшей их проблемы доречевых форм общения ребенка со взрослыми, которые, якобы обогащаясь и совершенствуясь, продолжают сохранять свое значение на протяжении всей жизни . Это стирание решающей грани между речевой и доречевой детерминацией жизнедеятельности представляется мне шагом назад не только от Валлона и Выготского, но даже от Жанэ, Дюркгейма, Блонделя или Гальбвакса. Эти последние психологи с большей или меньшей последовательностью говорили о социальной детерминированности, т. е. детерминированности человеческим общением психики индивида: анализа и синтеза в восприятии, мышления, памяти, воли, эмоций. Если Дюркгейм говорит, что это всеопределяющее общение людей непременно совершается через посредство некоторого материального звена -- речевого или мимического движения, то Л. И. Анцыферова противопоставляет ему крайне неясное "но": "Но общение людей в трудовой, созидательной деятельности, -- пишет она, -опосредствованность обществом отношения человека к природе, социальная природа самой практической деятельности человека -- все это остается за пределами анализа Дюркгейма" . "Все это" как раз никак нельзя противопоставить речевому механизму общения, ибо "все это" осуществляется через речь.

Есть физиологи и представители других дисциплин, утверждающие, что сложнейшим и важнейшим объектом современной науки является индивидуальный мозг, в том числе рассмотренный в его развитии от низших животных до мозга человека. Действительно, последний характеризуется не только цифрой "10 -- 15 миллиардов нервных клеток", не только глубокой сложностью каждой из них, не только их специализацией и системами, но и необозримо многообразными связями между ними внутри целого мозга. И все-таки, что до человеческого мозга, то его действие в каждый данный момент определяется не одной величиной этих внутренних взаимосвязей. Нет, здесь недостаточно работу отдельной нервной клетки возвести в огромную n-ную степень, но в отличие от животных и работа каждой такой системы, т. е. мозга, должна быть возведена в не менее огромную n-ную степень, будучи помножена на работу предшествовавших и окружающих человеческих мозгов. Эта связь между мозгами осуществлялась и осуществляется только второй сигнальной системой -- речевым общением. Может показаться, что есть и иные каналы психической связи между людьми кроме речи и мимики. Это прежде всего аппарат автоматической имитации действий и звуков. Этот аппарат отнюдь не специфичен для человека, мало того, если у человека он ярко выражен в раннем онтогенезе (и подчас в патологии), то как раз развитие речи сопровождается его торможением и редуцированием, так что в основном он уступает место сознательному выбору объекта для подражания. Далее, психологам подчас кажется, что школой социализации человека в онтогенезе служит уже само употребление предметов, изготовленных другими людьми и подсказывающих своей структурой, как ими орудовать. Указывают, что колыбель, соска, пеленки, искусственное освещение -- все это вовлекает ребенка в человеческий мир, научая его действиям с этими продуктами чужого сознания, чужого труда. Однако идея о таком канале социализации иллюзорна. Ведь домашние животные или даже пчелы осваивают пользование предметами человеческого изготовления и употребления, тем более созданные для них кормушки, ходы, лазы, ничуть не делаясь от этого социальными.