Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Известно, что сам Сталин никогда не выступал публично по вопросам морали. В его работах, разумеется, отсутствует и прямая проповедь морального нигилизма. Однако существует исторический источник, высвечивающий его подлинное отношение к морально-этическим принципам. Речь идёт о развёрнутой записи, оставленной им на обложке принадлежащего ему экземпляра ленинской книги «Материализм и эмпириокритицизм». Эта запись, сделанная Сталиным для себя, содержала утверждение культа силы как единственно эффективного политического принципа, перед которым все моральные пороки и изъяны оказываются незначительными величинами (именно такую «нравственную философию» Кестлер безосновательно приписывал всем большевикам). Поскольку данная запись может рассматриваться как единственное искреннее обоснование Сталиным своего поведенческого кредо, уместно привести её целиком:

«1) слабость

2) лень

3) глупость —

единственное, что может быть названо пороками.

Всё остальное — при отсутствии вышеуказанного составляет несомненно добродетель!

NВ! Если человек

1) силён (духовно)

2) деятелен

3) умён (или способен), то он хороший, независимо от любых иных „пороков“!

(1) и (3) дают (2)» [899] Правда. 1994. 21 декабря. .

В 20-е годы появилось немало работ большевистских идеологов, посвящённых вопросам этики и морали. Во многих из них содержалось нигилистическое и релятивистское истолкование нравственных принципов, что было связано с вульгаризацией марксистского учения, идущей от работ Преображенского и Бухарина. В брошюре «О морали и классовых нормах» Преображенский, категорически отвергая «вечные нормы» морали, настаивал на относительности всех моральных принципов и защищал прагматическое положение, согласно которому в любом (в том числе и в социалистическом) обществе нравственным считается только то, что выгодно руководящей группе или классу. Аналогичное понимание морали выдвигалось в работах соавтора Преображенского по «Азбуке коммунизма» Бухарина. В книге «Теория исторического материализма» он склонялся к толкованию морали (отождествляемой им с этикой) как фетишистской формы общественного сознания, которая должна исчезнуть при коммунизме. «Самое существо этики,— писал он,— в том и состоит, что это есть нормы, которые обхвачены фетишистской оболочкой. Фетишизм есть существо этики… Этика… предполагает фетишистский туман, в котором многие теряют дорогу». Пролетариату же, по мнению Бухарина, нужны простые и понятные нормы поведения, носящие характер «таких же технических правил, как для столяра, который делает табуретку… Если он хочет добиться коммунизма, то ему нужно делать то-то и то-то, как столяру, делающему табуретки. И всё, что целесообразно с этой точки зрения, то и следует делать» [900] Бухарин Н. Теория исторического материализма. М., 1923. С. 239. .

Нетрудно обнаружить в этом пункте влияние на Бухарина богдановской «организационной науки», в которой мораль рассматривалась как одно из средств организации коллективных усилий класса.

Конечно, в литературе 20-х — 30-х годов встречались и более верные взгляды на мораль и её соотношение с политикой [901] Подробнее об этом см. в статье: Роговин В. З. Дискуссии по проблемам быта и культуры в Советской России 20-х годов // Социальные исследования. Вып. 7. М., 1971. . Однако ни в одной из работ этого времени (как, впрочем, и предыдущих, и последующих лет) не содержалось столь глубокого и последовательного освещения марксистской этической концепции, как в работе Троцкого «Их мораль и наша».

Многочисленные антикоммунистические авторы, доказывающие «аморализм» большевиков, обычно обходят эту классическую марксистскую работу, сводя всё содержание революционной, большевистской морали и этики к ленинскому тезису «Наша нравственность подчинена вполне интересам классовой борьбы пролетариата» [902] Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 41. С. 309. . При этом игнорируется то обстоятельство, что эти слова были сказаны Лениным в речи на III съезде комсомола, т. е. в беседе с 15—20-летними юношами и девушками, а не выдвинуты в теоретическом трактате, и поэтому были обоснованы публицистическими, доходчивыми для массового сознания аргументами, а не системой научных доказательств. Не обращается внимание и на дальнейшую расшифровку в речи Ленина этой формулы, раскрывающую её гуманистическое, в конечном счёте общечеловеческое содержание: «нравственность служит для того, чтобы человеческому обществу подняться выше…»; коммунистическая мораль противоположна «той психологии и тем привычкам, которые говорят: я добиваюсь своей прибыли, а до остального мне нет никакого дела» [903] Там же. С. 312, 313. .

В работе Троцкого нет прямых ссылок на речь Ленина. Но её сближает с этой речью отрицание «нравственности, взятой вне человеческого общества», выведения морали и нравственности из «велений бога», «из идеалистических или полуидеалистических фраз, которые всегда сводились тоже к тому, что очень похоже на веления бога» [904] Там же. С. 309, 310. . Как мы увидим несколько ниже, у Троцкого, по существу, повторяются те же мысли, хотя они — в соответствии с отличием теоретической работы от публицистического выступления — облечены в более строгие, выверенные, завершённые формулировки.

В работе «Их мораль и наша» Троцкий как бы подвергал ленинские идеи дальнейшей конкретизации, показывая, что действительно служит делу революционного пролетариата, а что уводит от его великих классовых и в то же время общечеловеческих, всемирно-исторических задач.

В своём научном анализе Троцкий опирался на неизвестный Ленину позитивный и негативный социальный опыт, накопленный за годы социалистического строительства в СССР. Он критиковал моральные и идеологические иллюзии, характерные для первоначальных этапов этого строительства, беспощадно вскрывал ошибки и гневно клеймил преступления, проявившиеся в ходе первой великой битвы за социальное равенство, т. е. за освобождение человечества от всех видов классового и национального угнетения.

Менее всего Троцкий (как и Ленин) был склонен утверждать, что революционная политика делает ненужной мораль или «освобождает» себя от моральных обязательств. Точно так же он отнюдь не давал индульгенции всем ошибкам и эксцессам, которые могут обнаружиться в ходе революционной практики.

Описывая реальное состояние нравственных отношений в классово-антагонистических обществах, Троцкий исследовал вопрос о том, при каких исторических условиях возникает потребность в использовании таких политических средств, как убийство или ложь. В этом исследовании он столь же строго объективен, как марксистский экономист или социолог, доказывающий неизбежность безработицы или социальной дифференциации в обществе, основанном на рыночных отношениях.