Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Согласно показаниям Яковлевой и Осинского, в заговорщическом блоке с «левыми коммунистами» состоял не только Троцкий, но также Зиновьев и Каменев. Поскольку было хорошо известно, что эти лица в период «брестской» дискуссии поддерживали позицию Ленина, Осинский дал следующее объяснение: их выступления в защиту Брестского мира были «только очень искусной двойной игрой»; на деле они вступили в блок с «левыми коммунистами», настаивая при этом на «чрезвычайно глубокой конспирации» [123] Там же. С. 393—395, 409—410. .

Таким образом, из показаний свидетелей следовало, что большинство партийных лидеров, членов Октябрьского ЦК были уже в 1918 году «предателями» и «заговорщиками».

Как при перекрёстном допросе, так и в последнем слове Бухарин несколько раз упомянул о том, что фракция «левых коммунистов» включала «целый ряд выдающихся имён», из которых, однако, он назвал только имена Куйбышева, Менжинского и Ярославского [124] Там же. С. 404, 684. . Упоминание о Куйбышеве и Менжинском было понятно — эти люди, успевшие к моменту процесса умереть, официально почитались — тем более, что на процессе они были объявлены умерщвлёнными «право-троцкистским блоком». Менее понятно, почему из числа лиц, остававшихся к моменту процесса на свободе, Бухарин назвал одного Ярославского, хотя, например, другой бывший «левый коммунист» С. Косиор во время процесса был членом Политбюро.

Вслед за «левыми коммунистами» на заседание суда были вызваны левые эсеры. Камков подтвердил свой разговор с Бухариным, но лишь в том варианте, который сам Бухарин изложил в 1923 году. По словам Камкова, ЦК левых эсеров не только не принимал никаких решений о соглашении с «левыми коммунистами», но даже не обсуждал этот вопрос [125] Там же. С. 433—439. .

По-иному вёл себя Карелин, допросу которого предшествовал странный диалог между Вышинским и Бухариным. На вопрос прокурора, узнает ли Бухарин в свидетеле Карелина, Бухарин дал такой ответ: «То его содержание, которое у него имеется сейчас, очень отличается от того, что было… Мне трудно было узнать его у вас (на очной ставке.— В. Р. ), но после того, как я увидел его у вас, я узнаю в нём то же самое лицо» [126] Там же. С. 440. .

Карелин существенно расширил временные рамки «заговора». Он заявил, во-первых, что его партия заключила блок с «левыми коммунистами» уже в конце 1917 года, и во-вторых, что он информировал Бухарина о подготовке не только мятежа левых эсеров, состоявшегося в июле 1918 года, но и покушения Каплан на Ленина, причём Бухарин требовал ускорить этот террористический акт [127] Там же. С. 442—445. .

После этих слов Вышинский вернулся к допросу Осинского, который подтвердил, что выстрел Каплан явился результатом установок и организационных мероприятий, которые были разработаны и проведены блоком, «начиная от „левых коммунистов“ и кончая правыми эсерами». После этого Вышинский не удержался от того, чтобы задать Бухарину вопрос: «Кто вам дал задание подготовить это преступление, какая разведка дала?», на что получил ответ: «Я отрицаю вообще этот факт» [128] Там же. С. 446, 447. .

Тем не менее версия об участии Бухарина в подготовке покушения на Ленина не только вошла в «Краткий курс», но и получила «художественное оформление» — в фильме «Ленин в 1918 году», поставленном режиссером М. Роммом по сценарию А. Каплера.

В обвинительной речи Вышинский уделил Бухарину особое внимание. На протяжении целого часа он излагал обширную хронологию «преступлений» Бухарина, к которым относил все случаи теоретических и политических разногласий последнего с Лениным, а затем — со сталинской кликой, раздувая и утрируя эти разногласия. Изрядно озлобленный поведением Бухарина на суде, Вышинский выбирал в отношении него самые грязные выражения и эпитеты, пытаясь как можно больше унизить его. «Лицемерием и коварством,— выспренне восклицал прокурор,— этот человек превзошёл самые коварные, чудовищные преступления, какие только знала человеческая история» [129] Процесс право-троцкистского блока. С. 577. .

В последнем слове Бухарин нанёс несколько ответных ударов по Вышинскому. Пожалуй, наиболее сильным ударом была его фраза, фактически приравнивавшая данный суд, основывавший все обвинения на признаниях подсудимых, к инквизиторским судилищам: «Признания обвиняемых есть средневековый юридический принцип» [130] Там же. С. 688. . Опорочивая показания других подсудимых, на которые Вышинский ссылался в обвинительной речи, Бухарин обращал внимание на то, что подсудимые, обвинённые в связях с царской охранкой, заявляли: они вступили в подпольную организацию правых «из страха перед разоблачениями… Но где же тут логика? Замечательная логика из страха перед возможными разоблачениями идти в террористическую организацию, где на завтра он может оказаться пойманным. Трудно себе это представить, я по крайней мере себе этого не могу представить. Но гражданин прокурор им поверил, хотя всё это звучит явно неубедительно» [131] Там же. С. 681. .

Бухарин вновь декларативно признавал себя виновным за все преступления «блока», хотя заявлял, что лично никогда не давал директив о вредительстве, никогда не был связан с иностранными разведками и что обвинение в его причастности к убийствам «шито белыми нитками». Виновным «в злодейском плане расчленения СССР» он признал себя лишь на том основании, что «Троцкий договаривался насчёт территориальных уступок, а я с троцкистами был в блоке» [132] Там же. С. 682 .

Наконец, Бухарин фактически опорочил процесс в целом как связавший в «блок» людей, не имевших никакого отношения друг к другу. Высмеивая трактовку соучастия в заговоре, выдвинутую Вышинским, он заявил: «Гражданин прокурор разъяснил в своей обвинительной речи, что члены шайки разбойников могут грабить в разных местах и всё же ответственны друг за друга. Последнее справедливо, но члены шайки разбойников должны знать друг друга, чтобы быть шайкой, и быть друг с другом в более или менее тесной связи». Между тем, продолжал Бухарин, он впервые на суде узнал о существовании некоторых подсудимых, никогда не был знаком или же «никогда не разговаривал о контрреволюционных делах» с большинством остальных, причём прокурор во время следствия ни разу не допрашивал его об этих лицах [133] Там же. С. 680. .

Г. Федотов отмечал, что с поведением Бухарина на суде связаны наиболее неразрешимые загадки процесса. По его словам, Бухарин не был сломлен, он энергично и искусно защищался, не раз ставя прокурора в смешное и глупое положение. Но эта защита проходила в очень ограниченных пределах и касалась лишь обвинений в терроре и шпионаже. Федотов отвергал «осложняющее предположение» (частичная защита Бухарина была предусмотрена организаторами процесса и разыграна с тем, чтобы придать ему некоторое правдоподобие), ссылаясь «на растерянность и гнев Вышинского, его неловкие попытки заткнуть рот Бухарину, окончательно скомпрометировавшие ульриховский суд».