Вадим Роговин - Партия расстрелянных

Говоря о причинах признаний на открытых процессах, Авторханов отвергал версию Кестлера, согласно которой эти признания диктовались фетишистской преданностью партии, отождествляемой со Сталиным. «Людей, которые давали под пытками желательные Сталину признания,— писал Авторханов,— мы видели на московских процессах, но Рубашовых (деятелей типа главного персонажа романа Кестлера.— В. Р. ) там не было, хотя не было и врагов советской власти. Рубашовы всё-таки встречались, встречал их я сам, но на среднем этаже элиты. Это были люди политически ограниченные. „Революции без жертв не бывает, в интересах социализма я выполню приказ партии и буду подтверждать на суде свои показания!“ — так рассуждали они. Таких простачков чекисты спокойно пускали на суд и так же спокойно расстреливали их после суда. Так же поступали и с теми, кто сдавался, не выдержав пыток. Однако мы видели только десятки людей на процессах, но мы не видели сотен и тысяч других, которых Сталин не допустил до открытого суда» [56] Авторханов А. Технология власти. М., 1991. С. 310. .

Процессу предшествовал долгий отбор лиц, наиболее податливых к требованиям следствия. Об этом свидетельствует отсутствие на суде людей, многократно упоминаемых подсудимыми в качестве руководителей и активных деятелей «право-троцкистского блока». Среди этих «невидимых подсудимых» были заместители председателя Совнаркома Рудзутак и Антипов, секретарь ЦИК СССР Енукидзе, известные дипломаты Карахан, Юренев, Богомолов, секретари обкомов Разумов и Румянцев и многие другие. Одни из них были расстреляны до процесса, другие — спустя несколько месяцев после него. По-видимому, все они отказались выступить на открытом процессе с вымышленными показаниями.

Одной из наиболее известных жертв сталинского террора был Енукидзе. С 1918 года он работал секретарём ВЦИК и был снят с этой должности в 1935 году по обвинению в засорении аппарата Кремля антисоветскими элементами, в покровительстве лицам, враждебным Советской власти, и ведении аморального образа жизни.

В 1937 году Енукидзе был арестован. По свидетельству Орлова, он так объяснил следователям причину своего конфликта со Сталиным: «Всё моё преступление состояло в том, что, когда он сказал мне (в конце 1934 года.— В. Р. ), что хочет устроить суд и расстрелять Каменева и Зиновьева, я попытался его отговаривать. „Сосо,— сказал я ему,— спору нет, они навредили тебе, но они уже достаточно ответили за это: ты исключил их из партии, ты держишь их в тюрьме, их детям нечего есть… Они старые большевики, как ты и я“… Он посмотрел на меня такими глазами, точно я убил его родного отца, и сказал: „Запомни, Авель, кто не со мной — тот против меня“» [57] Орлов А. Тайная история сталинских преступлений. СПб., 1991. С. 282. .

На расправу с Енукидзе Троцкий откликнулся статьёй «За стенами Кремля». В ней он писал, что после победы в гражданской войне, Енукидзе, как и многим другим бюрократам, казалось, что «впереди предстоит мирное и беспечальное житиё. Но история обманула Авеля Енукидзе. Главные трудности оказались впереди. Чтобы обеспечить миллионам больших и малых чиновников бифштекс, бутылку вина и другие блага жизни, понадобился тоталитарный режим. Вряд ли сам Енукидзе — совсем не теоретик — умел вывести самодержавие Сталина из тяги бюрократии к комфорту. Он был просто одним из орудий Сталина в насаждении новой привилегированной касты. „Бытовое разложение“, которое ему лично вменили в вину, составляло, на самом деле, органический элемент официальной политики. Не за это погиб Енукидзе, а за то, что не сумел идти до конца. Он долго терпел, подчинялся и приспособлялся, но наступил предел, который он оказался неспособен переступить».

Первоначально Сталин обещал предоставить Енукидзе взамен поста секретаря ЦИК СССР почётную должность председателя Закавказского ЦИКа. Назначение Енукидзе вместо этого на должность начальника кавказских курортов, «носившее характер издевательства — вполне в стиле Сталина,— не предвещало ничего хорошего». Предъявленное ему вслед за этим обвинение в бытовом разложении, слишком широком образе жизни и т. д. означало, что Сталин решил действовать в рассрочку. Однако после постигшей его опалы Енукидзе не сдался. Второй суд над Зиновьевым — Каменевым, завершившийся их расстрелом, «видимо, ожесточил старого Авеля… Авель возмущался, ворчал, может быть, проклинал. Это было слишком опасно. Енукидзе слишком много знал. Надо было действовать решительно».

Конечно, Енукидзе не устраивал заговоров и не готовил террористических актов. «Он просто поднял поседевшую голову с ужасом и отчаянием… Енукидзе попробовал остановить руку, занесённую над головами старых большевиков. Этого оказалось достаточно». Но Енукидзе не сдался и после своего ареста. Он отказался дать какие-либо показания, которые позволили бы включить его в число подсудимых показательного процесса. «Подсудимый без добровольных признаний — не подсудимый. Енукидзе был расстрелян без суда — как „предатель и враг народа“ [58] Хотя в печати сообщалось, что Енукидзе, равно как и Шеболдаев, вместе с пятью другими обвиняемыми были расстреляны по приговору суда, состоявшегося в декабре 1937 года, оба они были расстреляны двумя месяцами ранее. ».

Замечая, что «Ежов без труда подвел под маузер всех, на кого пальцем указал Сталин», Троцкий писал: «Енукидзе оказался одним из последних. В его лице старое поколение большевиков сошло со сцены, по крайней мере, без самоунижения» [59] Бюллетень оппозиции. 1939. № 73. С. 15. .

Признательных показаний не удалось, по-видимому, добиться и от бывших грузинских оппозиционеров, прежде всего Мдивани, о «преступлениях» которого упоминалось ещё на процессе Радека— Пятакова. Эти люди, чья борьба со Сталиным по вопросам национальной политики началась в 1922 году, примкнули в дальнейшем к левой оппозиции и после её разгрома были направлены в ссылку. Из них лишь Коте Цинцадзе остался непримиримым до самого конца и, отказавшись выступить с капитулянтским заявлением, умер в Сибири от тяжёлой болезни. Мдивани, Окуджава и другие капитулировали в 1929 году и в награду за это были возвращены на ответственные посты. Об их политических настроениях в 30-е годы свидетельствовало выступление Берии, который озлобленно писал, что Мдивани и его товарищи «болтали о якобы „невыносимом режиме“, ‹…› о применении каких-то „чекистских“ методов, о том, что положение трудящихся в Грузии якобы ухудшается» [60] Заря Востока. 1937. 27 мая ; Правда. 1937. 5 июня. .

9 июля 1937 года Верховный суд Грузии в однодневном закрытом заседании рассмотрел дело семи подсудимых, включая Мдивани и Окуджаву, и приговорил их к расстрелу по ставшим уже привычными обвинениям в «шпионской, вредительской и диверсионной работе» и подготовке террористических актов.