Вадим Роговин - Власть и оппозиции

Рассматриваемый в этой книге период был временем прихода к «троцкистским» идеям новых оппозиций, состоявших из бывших бухаринцев и сталинистов. Этот процесс завершился в 1932 году попыткой объединения старых и новых оппозиционных групп внутри партии.

В данной книге мы попытаемся проследить историю внутрипартийной борьбы 1928—33 годов, сопоставляя следующие основные группы источников: официальные «партийные документы» (решения съездов и пленумов ЦК, выступления Сталина и его приспешников, сталинистская пропаганда); мемуарные свидетельства участников политической жизни тех лет; материалы советских архивов, раскрывающие скрытые от современников важные аспекты исторических событий; оппозиционные документы, в своей основной части не известные советскому читателю.

Знакомство с этими документами наглядно убеждает: всё справедливое, что содержится в современной критике сталинизма, было сказано большевистскими оппозициями уже в конце 20-х — начале 30-х годов. Вместе с тем в документах этих оппозиций встречаются многие выводы и обобщения, отсутствующие в современных исторических работах и в своей совокупности представляющие системную альтернативу сталинизму в экономической, социальной, политической и духовной сферах.

Развитие внутрипартийной борьбы этих лет невозможно рассматривать в отрыве от судеб мирового капитализма, глубокий и всеохватывающий кризис которого, начавшийся в 1914 году, принял особо острые формы в 1929—33 годах. Смена неустойчивого послевоенного «просперити» «великой депрессией», потрясшей весь капиталистический мир, явилась самым убедительным опровержением суждений о том, что большевики, рассматривавшие Октябрьскую революцию как пролог пролетарских и национально-освободительных революций в других странах, переоценили глубину глобальных противоречий капитализма. Однако структурный кризис всей капиталистической системы, развернувшийся в небывалых до того масштабах, не завершился победой социалистических революций, поскольку революционное движение оказалось преданным и подорванным изнутри. Теория «победы социализма в одной стране» способствовала превращению Коминтерна и входивших в него коммунистических партий капиталистических стран из революционной силы в средство обеспечения благоприятных внешнеполитических условий для развития СССР. Об упущенных сталинизированным Коминтерном революционных возможностях, открывшихся в начале 30-х годов, ярче всего свидетельствовало поражение немецкого рабочего движения. Сектантские ошибки германской компартии, заблокировавшей создание единого рабочего антифашистского фронта в Германии, открыли дорогу к власти Гитлеру, воспользовавшемуся тем невыносимым положением, в котором оказался немецкий народ под игом грабительского Версальского договора — одного из наиболее уродливых порождений империализма.

Немалую роль в поражении революционных сил на Западе сыграло и то обстоятельство, что вместо силы передового примера, побуждающего другие народы к борьбе за социализм, Советский Союз всё более демонстрировал силу негативного примера, отталкивавшего от коммунистического движения широкие слои трудящихся капиталистических стран. Вместе с тем, ослабление капитализма в 30-е годы явилось тем фактором, который позволил Сталину не только сохранить, но и укрепить свои позиции на международной арене. Таким образом, мировой капиталистический кризис, выступивший подтверждением правильности марксистской теории и большевистской стратегии, объективно способствовал упрочению сталинизма.

Критическое обострение противоречий мирового капитализма хронологически совпало с предельным обострением социальной напряжённости в СССР в результате насильственной коллективизации.

Время для планомерных реформ подлинно социалистического характера было упущено в 1923—27 годах, когда партию непрерывно лихорадило от навязываемой ей беспринципными верхушечными блоками «борьбы с троцкизмом». В этот период все выступления Сталина и его акции в области социально-экономической политики носили внешне «умеренный» характер. Это диктовалось прежде всего его стремлением представить своих идейных противников разжигателями новой гражданской войны и на волне общественных настроений, порождённых этими ложными представлениями, отбросить их от руководства и изгнать из партии. Добившись осуществления этой цели, Сталин получил свободу рук для авантюристических зигзагов во внутренней и внешней политике и сопутствующих им массовых репрессий, которые от года к году становились всё масштабнее и безжалостнее.

При осуществлении на рубеже 30-х годов ультралевого переворота во внутренней политике у Сталина не было продуманной политической стратегии, связанной с реалистической оценкой обстановки в стране и учетом масштабов сопротивления, которое может оказать крестьянство насильственной коллективизации. А. Авторханов справедливо отмечает, что во время своего выступления в 1928 году с докладом «На хлебном фронте», в котором коллективизация объявлялась единственным способом получения государством товарного хлеба, Сталин «едва ли сам представлял себе ‹…›, во что всё это выльется конкретно и какие будут издержки этого сложного процесса» [1] Авторханов А. Технология власти. М., 1991. С. 11. .

Сталинская политика 1928—33 годов представляла цепь непрерывных эмпирических зигзагов, переходов от авантюристических «наступлений» к паническим отступлениям, от административного нажима к экономическим уступкам народным массам и вновь к нагнетанию в стране атмосферы «чрезвычайщины». В результате этих зигзагов Сталин не раз оказывался на грани полной политической катастрофы. В один из немногих моментов, когда он позволил себе откровенность, он признал, что борьба с крестьянством была для него более страшным испытанием, чем даже вторая мировая война. В воспоминаниях Черчилля приводится его беседа со Сталиным 15 августа 1942 года. «Скажите мне,— спросил Сталина Черчилль,— на Вас лично так же тяжело сказываются тяготы этой войны, как проведение политики коллективизации?» «Ну, нет,— ответил на это Сталин,— политика коллективизации была страшной борьбой». «Я так и думал, что Вы считаете её тяжёлой,— отреагировал тут же Черчилль,— ведь Вы имели дело не с несколькими тысячами аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей». «С 10 миллионами,— сказал Сталин, подняв руки.— Это было что-то страшное. Это длилось четыре года…» [2] Вторая мировая война в воспоминаниях У. Черчилля, Шарля де Голля, К. Хэлла, У. Леги, Д. Эйзенхауэра. М., 1990. С. 178—179.

Для правильного понимания перипетий насильственной коллективизации важно прежде всего обладать научным представлением о социально-политической сущности сталинизма. Эта сущность наилучшим образом охватывается понятием «бюрократический центризм», характеризующим содержание политики не только Сталина, но и всех последующих лидеров партии. Хотя официальная советская пропаганда неустанно твердила о том, что «партия вооружена самой передовой научной теорией», марксистская фразеология с конца 20-х годов служила для правящей клики лишь идеологическим камуфляжем сугубо эмпирического политического курса.