Лев Прозоров - Русские корни. Мы держим Небо (сборник)

Все равно рисовали.

Так же «досталось» и «коровьему Богу» Модесту. Если другой «коровий Бог», Власий, и впрямь был при жизни пастухом, то на иконы его «коллеги» коровы забрели именно из деревенского пантеона, нимало не смущаясь своим отсутствием в житиях святого. Вновь следовали запреты – и точно так же оставались втуне.

Наряду с иконами, богов почитали и в предметах, ровно ничего общего не имеющим с православным культом. Икона Власия вполне могла быть заменена, как оберег хлева или же при «опашке» села от «скотьей смерти» – падежа скота – медвежьим черепом. Причем и икона, и череп именовались в таком случае «скотьим Богом»! «Куриным Богом» могли называться не только святые Козьма и Демьян, но и подвешиваемые в курятнике дырявые предметы – камни с естественными отверстиями, древние каменные топоры и молоты (любопытно, что Козьма и Дамиан были в народном православии еще и «Божьими кузнецами» или «ремесленным Богом»), горшки без дна, лапти без подошвы, наконец, отбитые горла кринок. Вряд ли отождествление святого (точнее, целых двух святых!) с дырявым лаптем можно назвать христианским подходом. Так что корни культа деревенских богов надо искать вне православной традиции.

Нечто на диво похожее обнаруживается у ближайших соседей и сородичей восточных славян, балтов. Кроме «высоких» божеств, зачастую общих со славянами, таких как Див-Диевс, Перун-Перкун, Велес-Велс, Лада, наконец, существовал слой, который исследователи мифологии балтов Топоров и Иванов называют «вторым слоем». Тут все боги русского православного крестьянина найдут себе полные подобия – Мамант, овечий бог, соответствует Эратинису, покровительствующему этим животным. Бубилас, как Зосима с Савватием, опекает пчел. Карвайтис, подобно Власию и Медосту – коров. Кремата или Кяуле Крюкас покровительствует свиньям – как Василий Кесарийский. Конским богам Флору и Лавру соответствуют Усиньш (ему приносят два хлебца, отчего ученые предполагают, что Усиньши – пара близнецов, вроде близких им индоарийских Ашвинов) и некий Хаурирари, что несколько созвучно именам Флора и Лавра.

Итак, можно сказать, ясно, что пантеон русской православной деревни – наследие язычества. Возникает другой вопрос – КАК он возник?

Здесь нам поможет не ретроспектива – следование за сообщениями источников про культ деревенских богов в прошлое. Скорее здесь уместен метод этнографических аналогий. У народов Поволжья и Прикамья вытеснение откровенного язычества двоеверием произошло не в далеком Средневековье, как у восточных славян и балтов, а в Новое Время, на глазах этнографов. И тут вырисовываются весьма любопытные схождения.

Некогда родовые божки удмуртов, так называемые воршуды, почитались в виде идолов. Глиняные, деревянные, серебряные, даже вылепленные из теста, в виде людей или человекоподобных существ, в виде коней, быков, лебедей, деревянного, с железным клювом, гуся…

Вскоре, однако, эти идолы исчезли. В центре обрядов удмуртов-язычников оказался вместо них уже знакомый нам «тандем» фетиша (воршудного короба с почитаемыми предметами) и… православной иконы. Иконы («оброс», от русского «образ») хранились в домах жрецов-вцсясей, во время языческих обрядов торжественно выносились на святилище.

Ведь хранить идолов стало во время христианизации весьма небезопасно. Хранитель идолов тем самым изобличал себя как язычник. Подобное поведение означало – прямо напрашиваться на неприятности, из которых наименьшей, пожалуй, было то, что на упорствующего «идолопоклонника» перекладывали повинности, снятые с лояльных к новой вере соплеменников. О худших говорить нечего – было и битье кнутом, и вырванные ноздри, и колодки, и ссылки… прежние святыни частью истреблялись ретивыми проповедниками (один только священник П. Мышкин похвалялся уничтожением полусотни воршудов), частью припрятывались самими удмуртами – от греха. Вот и приходилось обходиться нейтральными на вид фетишами. Кто станет разбираться, что за берестяной короб с беличьим хвостом, щучьей головой и крылом тетерева стоит на полке в превратившейся в летнюю кухню домашней молельне-куа? И уж подавно благонадежно выглядели иконы. Между тем иконы эти, как уже было сказано, хранили зачастую не просто язычники, а жрецы!

Удмурты, конечно, не были чем-то особенным в смысле превращения христианских образо´в в предмет языческих обрядов. Известен случай, когда на капище западносибирского племени обреталась икона-складень с изображением Богоматери, Христа и Николая Угодника, заботливо укутанная в дорогие меха и щедро смазанная жиром и кровью. На вопрос, кто изображен на иконе, служители святилища без заминки ответили – соответственно, Добрый Шайтан, Великий Шайтан и Строгий Шайтан.

Наконец, еще один любопытный пример мы встречаем в другом конце света, у людей совершенно иной культуры, языка, расы. Африканские невольники в Америке также были лишены своих святынь. Естественно, набивавшие трюмы «черным деревом» работорговцы не предусматривали в переполненных трюмах места для идолов. Да и на новом месте изготавливать идолов было небезопасно. Хозяева, кто из христианского рвения, кто из страха перед злокозненной магией чернокожих, жестоко преследовали «идолопоклонство» своей живой собственности. Выход, к которому прибегли рабы, буквально повторяет тот, которым пользовались удмурты и, по всей видимости, средневековые русские язычники. Они почитали своих богов в образе католических святых и фетишей. Так, богиня моря Йеманжи чтилась в виде статуй Мадонны и / или морской раковины. Бог войны и железа Шанго – в виде статуй святой Варвары (атрибутом великомученицы был топор) и / или железного топора. В синкретических культах Латинской Америки (вуду, сантерийе и др.) такое почитание длится до сих пор.

В русских деревнях Средневековья, с уверенностью можно сказать, происходило то же самое, тем паче что с русскими язычниками церковные и светские власти церемонились много меньше – все-таки крещение удмуртов пришлось в основном на просвещенный XVIII век. Еще Федор Иоаннович восславлялся за истребление идолопоклонников. Что до более ранних эпох, то там и говорить нечего – по меткому и образному выражению И.Я. Фроянова, «христианство начинало свой путь в покоренных Киевом землях обрызганное кровью». Поэтому и проще, и безопаснее было молиться на новые образа-иконы. И как сибирские жрецы величали «Добрым Шайтаном» Богородицу, на икону которой ему молились, как негры-рабы называли «Дамбаллой» статуи святого Патрика, так и иконы «православных» крестьян обрастали чужим могуществом, чужими титулами, а соответственно, и чужим почитанием – «Куриных», «Конских», «Пчелиных» богов.