Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

Окружными военными трибуналами были оправданы представленные в суд особыми отделами НКВД корпусные комиссары М.Ф. Березкин и Г.Г. Ястребов, комдивы С.А. Спильниченко и А.А. Туржанский, комбриг Е.М. Тихомиров, полковник А.И. Лизюков, полковой комиссар С.В. Руднев, интендант 1-го ранга И.К. Биркан, военинженер 2-го ранга Е. Н. Шелухин, военврач 2-го ранга Ш.X. Клейн, майор В.С. Томпофольский, военинженеры 3-го ранга И.А. Линявский и А.М. Скворцов, капитаны К.Э. Китто, К.К. Латт, П.М. Лепп, С.Н. Привалов, М.С. Смирнов, старшие политруки В.И. Грачев, Б.С. Сандлер-Шапиро, старшие лейтенанты А.Я. Нагельман, П.Ф. Николаев, Н.М. Таничев и многие другие.

Обобщенными данными о количестве оправданных накануне войны лиц комначполитсостава, арестованных ранее по обвинению в «контрреволюционных преступлениях», я пока не располагаю. Но некоторое представление об основных тенденциях этого процесса помогут составить цифры, приведенные в докладе начальника Управления по комначсоставу РККА армейского комиссара 1-го ранга Е.А. Щаденко. Из уволенных из РККА в 1937 г. в связи с арестом 4474 лиц комначполитсостава (без ВВС), в 1938–1939 гг. было не только оправдано, но и восстановлено в армии 206 человек (или 4,6 % к общему числу уволенных в связи с арестом). Из числа уволенных – арестованных в 1938 г., было в 1938–1939 гг. восстановлено в армии 1225 человек (или 24,3 %) 230. Такая существенная разница объясняется тем, что почти все лица комначполитсостава, арестованные в 1937 г., к 1939-му году были уже осуждены (а в основном и расстреляны), многих же арестованных в 1938 г. засудить еще не успели.

Казалось бы, органам юстиции оставалось только радоваться тому, что хоть в какой-то мере справедливость (что означает само слово «юстиция» в переводе с латинского) все же торжествует. Но не такова была «сталинская юстиция». Секретный приказ наркома юстиции СССР Н.М. Рычкова № 0117 от 28 июня 1940 г. «Об устранении недостатков в работе судов по рассмотрению дел о контрреволюционных преступлениях» отмечал прежде всего такие недостатки, как неправильное прекращение дел, необоснованное оправдание обвиняемых по делам о контрреволюционных преступлениях, краткосрочные меры наказания в пределах 2-х лет лишения свободы. Нарком юстиции упрекал некоторых судебных работников в недостаточном учете того, что органы НКВД в соответствии с постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 г. улучшили свою работу и резко критиковал этих работников за то, что они «непродуманно, а иногда с недоверием подходят к рассмотрению материалов предварительного следствия и неправильно отвергают вполне по существу обоснованные обвинения» 231.

Потребовав от народных комиссаров юстиции союзных республик, от председателей судов повести решительную борьбу против «необъективного подхода» некоторых судебных работников к материалам предварительного следствия, нарком юстиции СССР, по существу, запретил судам выносить по делам о контрреволюционных преступлениях оправдательные приговоры. В приказной части прямо говорилось: «…6. Не ослабляя борьбы с неосновательным привлечением и осуждением, не допускать случаев вынесения оправдательных приговоров по мотивам недостаточности собранных по делу доказательств в отношении таких обвиняемых, личность которых по их прошлой деятельности (участие в антипартийных группировках, прошлая активная деятельность во враждебных партиях, участие в борьбе против Советской власти, наличие связи с преступной средой и т. д.) требует дополнительной проверки дела… Направлять такие дела на дополнительное расследование, с оставлением меры пресечения – содержание под стражей» 232. До чего же надо было докатиться народному комиссару юстиции СССР, чтобы в официальном типографски изданном приказе зафиксировать требование не допускать оправдательных приговоров по отношению к лицам, кои когда-то участвовали в «антипартийных группировках», т. е. посмели свое суждение иметь!

Но даже прошедший школу беспощадности в Военной коллегии Верховного суда СССР Н.М. Рычков вынужден был как-то считаться с некоторыми изменениями общественной атмосферы, и в его приказе № 0117 все же официально прозвучало положение о необходимости хоть какого-то реагирования судебных работников на многочисленные заявления подсудимых о фактах нарушения «социалистической законности». Если раньше от них просто отмахивались, расценивали как «клевету на органы НКВД», то теперь, летом 1940 г., в заключительном пункте этого приказа говорилось: «8. В случаях подачи заявлений, показаний в судебном заседании обвиняемых о применении к ним неправильных методов расследования или при наличии показаний в судебном заседании свидетелей о преднамеренном искажении следователем их показаний, председательствующим в судах доводить об этом до сведения органов прокуратуры и НКВД для расследования таких заявлений или показаний обвиняемых и свидетелей» 233.

Правда, этот пункт приказа оставлял некоторую неясность – как именно расследовать такие заявления? В чисто ведомственном, административном порядке или же возбуждать уголовные дела? Когда военный трибунал МВО (председатель диввоенюрист А.Д. Горячев) попытался за незаконные методы следствия привлечь работников НКВД к уголовной ответственности, то нарком юстиции СССР в приказе № 0145 от 24 июля 1940 г. расценил это как серьезную политическую ошибку, поскольку это проводилось «без проверки показаний обвиняемых, заявлявших о незаконных методах следствия» 234. Но ведь предварительное следствие на то и проводится, чтобы проверить достоверность показаний? И диввоенюрист Горячев ведь не осудил этих следователей сразу, а лишь возбудил уголовное дело. Где же здесь ошибка?

Нетерпимую позицию по отношению ко всякой попытке правоохранительных органов действительно охранять права граждан от надуманных, а иногда и преступных посягательств сотрудников НКВД, продолжало занимать и руководство спецслужб СССР. 31 августа 1940 г. В.Н. Меркулов обращается с новой ламентацией в адрес наркома юстиции, прокурора Союза, председателя Верховного суда СССР и председателя его Военной коллегии. На этот раз обвинения формулировались в адрес судебно-прокурорских органов Хабаровского края, которые якобы «в ряде случаев необоснованно прекращают дела на государственных преступников». И далее Меркулов приводит весьма выразительные данные. Оказывается, только за три месяца (с 20 сентября по 20 декабря 1939 г.) Хабаровский областной суд из 73 рассмотренных дел прекратил производством 43, а военный трибунал 2-й Отдельной Краснознаменной армии из 60 прекратил 40 235. Свое явное недовольство этим процессом хотя бы робкого восстановления справедливости заместитель наркома внутренних дел СССР формулирует следующим образом: «Анализ оправдательных приговоров по этим делам показывает, что стоит лишь обвиняемому отказаться от своих показаний или заявить какую-либо клевету на органы следствия (т. е. на НКВД. – О.С. ), как Краевой Суд и Военный Трибунал выносят оправдательный приговор по делу и в лучшем случае возвращают дело на доследование по чисто формальным признакам» 236. Как сладостно, наверное, вспоминались Меркулову 1937 и 1938 годы, когда рубили налево и направо, абсолютно не считаясь ни с какими «ненужными» юридическими формальностями.