Олег Сувениров - 1937. Трагедия Красной Армии

Качественное ухудшение и до того тяжелой атмосферы в стране происходит после убийства С.М. Кирова. Срочно организуются новые процессы, широкой волной растекся «кировский поток» по тюрьмам и лагерям, увеличилось количество расстрелов. Все это делало атмосферу в стране еще более мрачной и безусловно унавоживало почву для произрастания уже в ближайшем будущем большого террора, который охватит своим пламенем все города и веси необъятного Советского Союза.

Все это не могло не тревожить совесть писателей и поэтов. Ведь как глубоко заметил Валерий Брюсов еще в 1903 г.: «Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза…» Но люди-то разные: были такие, «которых сажали», и такие, «которые сажали». НКВД в эти годы все больше набирает силу. Среди его функционеров заметно выделялся Я.С. Агранов. Еще в начале 20-х годов он «отличился» организацией расстрела поэта Николая Гумилева. С тех пор он активно вращался в поэтической среде. Даже револьвер, из которого застрелился Владимир Маяковский, был передан ему Аграновым. А партруководство по-отечески пеклось о здоровье такого «друга поэтов». Например, 1 июня 1935 г. опросом членов Политбюро ЦК ВКП(б) было принято постановление: «Направить т. Агранова Я.С, согласно заключению врачей, на лечение во Францию на 1 месяца с отпуском валюты до 1300 рублей» 76. А в ноябре 1935 г. ему было присвоено специальное звание «комиссар государственной безопасности 1-го ранга», в декабре 1936 г. – назначен начальником Главного управления государственной безопасности СССР. И было немало поэтов, которые с радостным блеском в глазах воспевали «очистительную» работу «сталинских чекистов» и, возможно, искренне считали, что они находятся «с людьми».

Но были и другие поэты, остро чувствовавшие боль тех, которых уже «сажали», и суровыми реалистическими красками запечатлевшие черты наступившего времени. Осенью 1935 г. Анна Ахматова втайне пишет вступление к ставшему теперь широко известным «Реквиему». И вот как она описывает атмосферу в стране:

Это не только поэтический, но и исторический источник. Так воспринимала сложившуюся уже тогда ситуацию в стране А. Ахматова, верная долгу поэта, долгу женщины, у которой безвинно расстреляли бывшего мужа Н.С. Гумилева, долгу матери, у которой безвинно бросили в темницу сына, бывшего нашего однокашника по истфаку ЛГУ Леву Гумилева.

В 1936 г. масштабы правительственного террора против народа возрастают. «Судят» не только поодиночке, но устраивают и групповые процессы. Прекрасно понимая всю надуманность и вздорность предъявляемых обвинений, руководители НКВД и судебных органов боятся гласности, как огня, и не рискуют проводить открытые (хотя бы и срепетированные заранее) процессы. «Судили» втайне, в «закрытом порядке». Осуждены к расстрелу как «участники террористических групп»:

– 7 октября 1936 г. – в Москве – 7 человек (в том числе помощник прокурора гор. Москвы С.А. Девенишский, киносценарист Б.А. Майский и др.);

– 10 октября 1936 г. – в Ленинграде – 12 человек (в том числе бывший председатель спецколлегии Ленинградского областного суда И.В. Минин и др.);

– 11 октября 1936 г. – в Ленинграде – 12 человек (в том числе директор института истории АН СССР в Ленинграде А.И. Малышев, бывший заместитель директора С.Г. Томсинский, ученый секретарь научной библиотеки С.С. Горловский, один из редакторов «Истории фабрик и заводов» И.И. Меламед, преподаватели и руководящие сотрудники комвуза им. Сталина Е.А. Дмитриев, Р.И. Изак, М.Е. Орлов, Я.К. Пальвадре и др.) 77и т. д. и т. п.

По обвинению в участии в якобы существовавшей в Академии Наук СССР в г. Ленинграде контрреволюционной троцкистско-зиновьевской организации перед судом Военной коллегии Верховного суда СССР 23 декабря 1936 г. предстали семь человек: старший специалист Института истории АН СССР и профессор Ленгосуниверситета И.М. Троцкий, начальник Административно-хозяйственного управления АН СССР Д.Б. Альтер; научный сотрудник Института русской литературы АН СССР Г.Ю. Юрьев; научный сотрудник АН СССР Э.Л. Груздев-Радин; профессор Ленинградского индустриального института С.Ф. Васильев; ст. ученый специалист Института философии АН СССР X.И. Гарбер; ученый специалист Института востоковедения АН СССР Г.К. Папаян. Даже в протоколе судебного заседания записано, что все подсудимые «утверждали, что в контрреволюционной организации не состояли, о существовании таковой не знали и антисоветской деятельности не проводили» 78. Однако всех их осудили по 10 лет тюрьмы и 5 лет поражения в правах.

После суда от шестерых осужденных поступили жалобы, в которых они категорически отрицали правильность обвинения их в антисоветской деятельности. Но разбираться не пожелали и в соответствии с приговором суда всех их отправили в тюрьму. И тут наступил Тридцать седьмой год. И все семеро – без всякого производства предварительного следствия, по постановлениям тройки УНКВД по Ленинградской области от 9 и 10 октября 1937 г. – были расстреляны. Приговор этот был отменен, и все безвинно расстрелянные были посмертно реабилитированы 14 июля 1956 г. 79

Как бы власти ни «секретили» факты этих судилищ и расстрелов, люди о них все же узнавали. А уж об арестах и говорить нечего. Легко себе представить, какое ужасное воздействие все это оказывало на самочувствие ученых. Примерно в середине апреля 1937 г. мне довелось сдавать очередной экзамен по «Истории СССР» члену-корреспонденту АН СССР Б.Д. Грекову (он на истфаке ЛГУ вел этот курс). И я тогда был страшно удивлен его видом – он сидел, вперив взор в окно, вроде слушал и не слышал. И вообще впечатление было такое, что он не экзамен принимает, а думает свою, какую-то горькую думу. Он уже тогда был сед, а мне шел всего 20-й год, и это впечатление быстро рассеялось. А вот совсем недавно все сошлось… По сообщению доктора исторических наук Н.А. Горской, в начале апреля 1937 г. к директору Историко-археографического института АН СССР в Ленинграде Б.Д. Грекову пришел секретарь парторганизации Г.В. Абрамович со страшной вестью: накануне ночью были арестованы сразу несколько сотрудников института. Потрясенный этим, Борис Дмитриевич, обращаясь к секретарю парторганизации и указывая на портрет Сталина на стене (а эти портреты тогда где только не висели), воскликнул: «Вы же партийный человек, объясните мне, что происходит, что ему надо!» 80.