Юрий Мухин - Генеральская мафия — от Кутузова до Жукова

«— Что вы от меня хотите? Я простой летчик!

— А я простой бакинский пропагандист», — ответил ему Сталин.

Ну а Александр I был простой русский царь. Поэтому, не имея надёжного генерала, которому царь мог бы вверить армию, Александр обязан был сам ее возглавить, как это сделал Сталин.

Думаю, что Сталин не вникал в подробности командования войсками Кутузовым — не до того было, думаю, что Сталин ценил Кутузова по конечному результату его командования, и потому, что Сталин, по сути, повторил стратегию, которую историки приписывают Кутузову. Кроме этого, шла тяжелейшая война с немцами, которая требовала не исторических изысков, а пропаганды прорусской и антинемецкой. И советская пропаганда добавила своей рекламы Кутузову к его царской рекламе. А в то время Александр I, крайне скептически относясь к Кутузову, обязан был делать ему рекламу, чтобы не подрывать веру войск в Кутузова, и делал ему рекламу непомерными наградами, как впоследствии и Сталин делал точно таким же способом рекламу советским маршалам, скажем, тому же Жукову.

Вот мы сегодня и имеем того Кутузова, которого нарисовали заинтересованные лица.

А.С. Пушкин был интеллигент в наихудшем смысле этого слова, к тому же гуманитарий. От Пушкина трудно было ждать какой-либо реальной оценки Кутузова, а не той, которая была принята в обществе, в котором Пушкин вращался.

Сложнее сказать, из каких соображений еще один интеллигент, но артиллерист, участвовавший в реальной войне, Лев Толстой, придал Кутузову полководческое величие. Возможно, из графской солидарности со своим родственником Остерманом-Толстым. Возможно, просто из интеллигентского желания быть оригинальным. Возможно, из патриотических соображений — из желания хоть как-то приподнять упавший после Крымской войны дух русского общества. А возможно, по всем соображениям сразу.

Как хотите, но я вижу явную «русскую» обиду в словах Толстого: «Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, — потомство и история признали Наполеона grand, а Кутузова: иностранцы — хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские — чем-то неопределенным — какой-то куклой, полезной только по своему русскому имени…»

И Толстой оправдывает (пытается оправдать) Кутузова: «В 12-м и 13-м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы — полной победы над французами» .

Речь идёт о труде боевого офицера, затем преподавателя истории Академии Генштаба, генерал-лейтенанта М.И. Богдановича «История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам». И, строго говоря, Толстому следовало бы не просто пренебрежительно отмахнуться от такого взгляда на Кутузова, но и задуматься, почему Царь Александр II, человек высочайшей образованности и в военном отношении намного превосходивший Толстого, из той же горечи поражения в Крымской войне оказал помощь в издании истории, в которой отсутствуют панегирики Кутузову. Однако Толстой — интеллигент, а интеллигент, он на то и интеллигент, чтобы быть недовольным правительством.

Толстой так начал панегирик Кутузову: «Такова судьба не великих людей, не grand-homme, которых не признаёт русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.

Для русских историков — странно и страшно сказать — Наполеон — это ничтожнейшее орудие истории — никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, — Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный в истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, — Кутузов представляется им чем-то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12-м годе, им всегда как будто немножко стыдно.

А между тем трудно себе представить историческое лицо, деятельность которого так неизменно постоянно была бы направлена к одной и той же цели» .

Сначала замечу, что сравнивать Наполеона и Кутузова просто так — это сравнивать божий дар с яичницей. Наполеон был император — глава империи, общий руководитель-единоначальник высшего уровня управления, и Кутузов по сравнению с ним — мелочь. И сравнивать их можно только по одному критерию — как полководцев, как специалистов, способных при численно равных силах выиграть бой друг у друга за счёт собственного интеллекта, но именно такого сравнения Толстой, само собой, и не делает.

Затем, уж что-что, а русского народа Толстой точно не знал и в романе вывел его в чёрт знает каком придурковато-благостном виде.

К примеру, Салтыков-Щедрин, описывая своё детство, рассказывает об одном помещике, своём родственнике, который был очень жаден. Жаден настолько, что по ночам регулярно ходил воровать овощи на огороды своих крепостных крестьян. Те его там ловили и… били морду. Что помещику, впрочем, плохо помогало. Но почувствуйте отношение между дворянами и крестьянами. Крепостные обязаны отработать барщину, но то, что их — это их, и, защищая свою собственность, в средствах они не стеснялись.

Когда этот помещик умер, его крепостная любовница украла все деньги и передала их своему, уже свободному, сыну. Сын помещика, вернувшись из армии, попытался заставить отцову пассию вернуть деньги. С каковой целью начал пороть женщину, но та скоро потеряла сознание. Ее снесли в «холодную», а утром обнаружили, что она умерла.

Узнав об этом, крестьяне тут же пожаловались в судебные органы, и хотя судебно-медицинская экспертиза определила, что женщина умерла не от порки как таковой, что у неё не был повреждён ни один орган, тем не менее следствие длилось три года, и когда дело дошло до Петербурга, там определили лишить сына помещика дворянского звания и сослать навечно в солдаты.

Рассуждая о крепостном праве, привычно вспоминают умалишенную Салтычиху, замучившую десятки своих крепостных девушек и сосланную за это в монастырь. Но ссылали не только в обитель, да и отнюдь не ссылкой подчас оканчивалось дело. Жена описанного выше сына помещика была очень жестока по отношению к своим крепостным и кончила тем, что её задушили подушками её же горничные.

Вот еще пример. Историк Соловьев приводит любопытный факт. Жестокосердная помещица обожала есть щи под крики своей кухарки, которую для этого во время обеда специально пороли. По-видимому, жалобы на мучительницу последствий не возымели, и случилось следующее: внезапно на помещицу напали разбойники, любимую собачку её застрелили, а хозяйке прикладом выбили все зубы. Обчистили — до нитки. Помещица созвала по соседям погоню за грабителями. Но хитрые разбойники оставили на дороге бочонок водки. Погоня, естественно, уперлась в бочонок, как в непреодолимое препятствие, и, пока тот не опустел, никуда не двинулась. Разбойники скрылись. Соловьев к этому случаю относится, по-видимому, как к курьёзу, но нам интересен столь радикальный способ удержания помещиков в рамках закона.