Юрий Мухин - Генеральская мафия — от Кутузова до Жукова

С протаскиванием VIР-персон на самолёты и подводные лодки эта рота в целом справилась, хотя и не без потерь. «Командование СОРа с трудом пробилось к самолету» , — и пробилось потому, что хитрый Октябрьский применил маскировку. Считается, что Керенский в 1917 г. бежал из Зимнего дворца в женской одежде, но Октябрьский до этого не дошёл: «В целях маскировки, как писал Октябрьский после войны Линчику, работники Особого отдела накинули на меня гражданский плащ» . Умный! Но всё же даже это не давало гарантии, что Октябрьский доберётся до самолета, поэтому для флотоводца на всякий случай зарезервировали и подводную лодку: «Командующий и член Военного совета Кулаков и некоторые присутствующие должны были улететь самолетом. Фактически по некоторым причинам вылетели позже. Контр-адмирал Фадеев на 2-й подводной лодке (Л-23) должен был ждать сигнала Октябрьского и только тогда уходить, так как не было уверенности, что группе Октябрьского удастся улететь самолётом и тогда они должны были идти на второй подводной лодке. Телеграмму Фадеев получил уже поздно с самолета» . Разумно поступил Октябрьский, поскольку «некоторые из толпы открыли огонь по улетавшему самолету» .

Много мужества потребовалось и удирающему Петрову «Семечкин, начальник отдела укомплектования Приморской армии, рассказал: «Мы шли на посадку на подводную лодку. Я шёл впереди Петрова. В это время кто-то из толпы стал ругательски кричать: «Вы такие-разэдакие, нас бросаете, а сами бежите». И тут дал очередь из автомата по командующему генералу Петрову. Но так как я находился впереди него, то вся очередь попала в меня. Я упал…»

Тут надо понять, что Октябрьский задумал удрать, как только немцы переправились с северной стороны бухты, — задолго до посылки телеграммы с просьбой разрешить ему это. А поскольку об этом надо было как-то сказать руководящим работникам, и было сказано, то паника начала распространяться ещё задолго до того, как об этом решении Октябрьского узнала Москва. Маношин пишет: «Отзыв старшего комсостава армии, вероятно, всё же шёл с вечера 29 июня вначале из отделов, управлений, служб штабов армии и флота, которые в условиях прорыва фронта перебазировывались в район 35-й береговой батареи» . Технически этот отзыв происходил так: «Начальник штаба 95-й дивизии майор А.П. Какурин получил устное приказание от командующего армией генерал-майора Новикова через офицера-моряка составить список офицеров 95-й дивизии и с этим списком быть у вертикального люка батареи левого ствола через 30 минут. Состоялось общее построение начсостава дивизии. Всего оказалось 45 человек. Через 30 минут открылась крышка люка и поднявшийся моряк спросил: «Кто майор Какурин? Ваши документы!» Проверив их, моряк попросил Какурина спуститься со списком в люк, за ним спустился моряк. Крышка закрылась, и больше мы Какурина не видели» .

«Для эвакуации выдавались посадочные талоны отдельным людям согласно спискам».

То есть Какурин получил посадочный талон, а остальные — в пассив! Войска СОР трусливое командование обезглавило немедленно, а дальше что? А дальше:

«…вместе с комиссаром отдела пошли в Камышовую бухту. То, что там я видел, меня поразило. Толпы людей, солдаты, матросы с оружием и без. Все чего-то ждут. К пристани не подойти. Тысячи людей, шум, крики. Решил пойти на 35-ю батарею. Это было в 1 час 35 минут 1 июля. Придя на 35-ю батарею к её главному входу, увидел ещё худшее. Весь дворик и коридоры навеса были переполнены комсоставом Приморской армии. Двери на запорах. Здесь я узнал, что 29 июня было дано распоряжение по армии всему старшему офицерскому составу оставить свои части. Части остались без управления. Всё это было похоже на панику в полном смысле слова…»

Обратите внимание, что и этот свидетель указывает на дату организации Октябрьским паники — 29 июня, за сутки до того, как он запросил у Москвы разрешения на эвакуацию. Еще цитата о том, как это выглядело:

«Находившаяся на аэродроме масса неорганизованных военных с оружием и без него, легкораненые, военные и гражданские лица с пропусками пытались попасть в самолёты. Комендант Херсонесского аэродрома майор Попов, на которого была возложена организация посадки на самолёты, самоустранился от своих обязанностей и улетел первым же самолетом, как об этом написал военврач 12-й авиабазы ВВС ЧФ И.П. Иноземцев, находившийся в то время там в связи с ранением, чтобы попасть в самолет, но ничего не получилось. Попов впоследствии был приговорен военным трибуналом к расстрелу. Бежал к немцам».

Талоны на посадку не помогали.

«В этой неуправляемой обстановке, имея посадочные талоны, не могли попасть в самолёт комиссар 386-й дивизии В.И. Володченков и начальник штаба дивизии подполковник B.C. Степанов. Они вынуждены были вернуться в 35-ю батарею и, по приказанию начальника штаба армии Крылова, были эвакуированы на подводной лодке Щ-209.

Не смог попасть в самолет и прокурор Черноморского флота бригадный военюрист Л.Г. Кошелев. «Меня оттеснили» — так он позже рассказал Линнику ночью 2-го июля, находясь уже под скалами 35-й батареи после неудачной попытки попасть на катера».

Картину неорганизованной посадки на самолеты дополняет А.И. Зинченко:

«…с наступлением темноты началась эвакуация самолётами раненых. Организовать нормальную эвакуацию было невозможно. Кто посильнее, тот и попадал в самолет. На 3-й самолёт дошла и моя очередь, но, когда я попытался влезть в самолет, один из команды по посадке ударил меня сапогом в голову так, что я потерял сознание. Брали в основном моряков, а у меня форма была сухопутная».

(Интересно, удар сапогом в лоб сопровождался: «Честь имею!»?)

Своей книгой «Полководец» В. Карпов написал панегирик Петрову. Карпов — выдающийся воин, но простоват для историка, чем в данном случае и ценен. К примеру, он наивно сообщает: «В этот день в районе Инкермана произошёл взрыв огромной силы, который слышали и Петров, и Манштейн на своих командных пунктах. Взрыв нанёс гитлеровцам большие потери, завалив землей и камнями колонну танков и мотопехоты. До некоторого времени оставалось неизвестным, что там произошло. Петров помнил этот взрыв и после войны в разговоре со мной, узнав, что я стал писать на военные темы, просил меня разузнать и рассказать, что там произошло. Он был уверен, со взрывом связан какой-то героический поступок. Я выполнил эту просьбу Ивана Ефимовича; позже познакомлю читателей с подробностями этого дела» . А это означает, что Петров в том 1942 г. никак не соотнёс взрыв огромного склада флотских боеприпасов и арсенала Севастополя (завода по снаряжению боеприпасов) с этим взрывом. Получается, что он не знал, что гарнизон этих складов 10 дней защищал боезапасы флота, и наконец взорвал их, и очень удачно — обрушив скалу на немецкую колонну.