Эдвард Радзинский - Иосиф Сталин. Гибель богов

Она родила мне дочь, Майю. Прелестную крошечную девочку в черных кудрях и с огромными глазищами. Я звал ее Сулико – в память о нашей любимой с Кобой грузинской песне…

Я был счастлив… когда неожиданно влюбился. Влюбился по-настоящему. Вот уж действительно: седина – в голову, а бес – в ребро!

Все началось с того, что жене поручили готовить выставку к двадцатилетию образования нашей Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). Как и положено, такое ответственное мероприятие готовили загодя и портреты заказали за полтора года. Секретарь Кобы Поскребышев постоянно осведомлялся, как идет дело…

Поскребышев появился у Кобы, кажется, в середине двадцатых. Коба нашел его в экспедиции ЦК, где тот принимал письма. Сделал его своим главным секретарем и не ошибся. Знакомя нас тогда, он сказал о Поскребышеве:

– Единственный в мире человек, у которого память не хуже твоей. Тоже никогда ничего не записывает, даже телефоны.

Этот человек с совершенно лысой яйцевидной головой стал воистину «оком государевым». Через него теперь шли к Кобе все бесчисленные бумаги. Коба занимался всем, и Поскребышев создавал очередность внутри этого невиданного бюрократического потока. Иногда Коба поручал ему самому писать ответы. В этом случае резолюции Поскребышева становились резолюциями Кобы.

С окружающими Поскребышев держался покровительственно-насмешливо. Но в присутствии Кобы – лакейски-угодливо. Когда Коба был им недоволен, он его бил! Причем своеобразно – головой об стол, за которым тот сидел. Бил и приговаривал в такт: «Учимся, понемногу учимся, товарищ Поскребышев».

Первый зал будущей выставки решено было сделать Маршальским. Отдельные портреты маршалов писали мэтры – знаменитые художники Бродский, Герасимов, Ефанов.

Незадолго до открытия моей жене пришло в голову повесить у входа коллективный портрет наших славных маршалов. Так как все мэтры были заняты, картину заказали молодой художнице, лучшей выпускнице знаменитого Московского института прикладного и декоративного искусства.

Ей же заказали портреты нескольких героев Гражданской войны.

Уже с января начались волнения перед грядущим майским открытием. Жена позвала меня посмотреть коллективный портрет (все-таки молодая художница!). В пустом Маршальском зале был установлен большой холст: маршалы со звездами в петлицах сидели на общей скамейке. В центре – нарком обороны Ворошилов, вчерашний «луганский слесарь Клим», возле – другой маршал, «Наполеончик» Тухачевский. Рядом с ним – Егоров. По другую сторону от Ворошилова топорщили грозные усы маршалы Блюхер и Буденный (усатых в армии было много – ведь «сам» носил усы).

В первый раз я увидел художницу на лестнице. Она спускалась по ступенькам, прыгая через одну. Прелестное девичье личико… На следующий день я застал ее за работой.

Она молча стояла перед холстом. Увидев меня, засмеялась:

– Финита, последний штрих! – И картинно бросила кисть в маленькое ведро.

Далее начался кровавый фарс.

Накануне открытия жене позвонили домой. Когда она повесила трубку, на лице ее был ужас. Оказалось, звонил Поскребышев. Он велел срочно убрать с выставки все портреты Тухачевского. И попросил повременить с развеской картин, а также закрыть пока Маршальский зал.

Жена позвонила Бродскому, рисовавшему портрет Тухачевского, потом вызвала несчастную молодую художницу, и та, чуть не плача, замазала Тухачевского на коллективном портрете…

Непосредственно перед этим Тухачевского сняли с должности первого заместителя наркома обороны и отправили начальником военного округа в Куйбышев (бывшую Самару).

Перед отъездом его принял Коба. Я ждал в приемной, когда в дверях кабинета появился Тухачевский. Коба церемонно провожал его до двери.

Я услышал:

– Желаю удачи, товарищ Тухачевский. Вы освобождали Самару от белых, город для вас не чужой. Хотя уверен, вы там долго не задержитесь, очень скоро вызовем вас обратно в Москву.

Коба не ошибся в сроке. Не прошло и десяти дней, как Тухачевского арестовали в кабинете секретаря Самарского обкома партии (арестовать в здании военного округа побоялись). Переодели в штатское и вывели с черного хода. Мне рассказал об этом некто Ушаков, один из следователей, ведших его дело. Арестованного Тухачевского действительно «вызвали в Москву» – повезли в поезде на мою родную Лубянку.

Но история с Тухачевским была только началом. Теперь Поскребышев звонил на выставку каждый день. В зале героев Гражданской войны не успевали убирать портреты.

Сняли портрет командарма Якира. Якир – самый молодой из когорты героев Гражданской войны, сын еврейского аптекаря, прославившийся своей храбростью и матерной речью.

За ним последовал портрет начальника Военной академии Корка. Его лысую сверкающую голову я часто видел в разных президиумах. Но Корк имел несчастье защищать Петроград вместе с Троцким и вместе с ним же добивать Врангеля в Крыму… Я видел, как несчастная девушка уносила картину. Корк был изображен в полной форме, в орденах. Его так и арестовали – в кабинете, в парадном мундире…

Только успели убрать эти портреты, снова позвонил Поскребышев. Велел убирать командарма Уборевича. Легендарный смельчак, бородач Уборевич командовал Белорусским военным округом. Его взяли в поезде по пути в Москву…

Зал опустел… Помню, я вошел туда – ее картины стояли холстами к стене. Она обернулась, сказала:

– Видите, стоят в углу, как провинившиеся дети. – Засмеялась, а в глазах – слезы.

Бедная жена совсем извелась. Происходящее было смешно, но больше – страшно. Вся выставка оказалась выставкой врагов народа. Снятые картины простояли в углу недолго – их сожгли. Таков был приказ.

Да и самому Поскребышеву вскоре стало не до смеха. Кажется, в эти дни (или чуть позже) арестовали его жену. Говорят, Поскребышев каждый день молил самого ее вернуть. Но мой друг Коба лишь вздыхал и произносил любимую фразу: «Не торопись. Надо, чтоб НКВД спокойно разобрался. Ты же знаешь, это такая организация, она и нас с тобой посадит, если мешать их работе будем».

Жена Поскребышева, латышка, была очень хороша собой. Я слышал, что Коба как-то переспал с нею. Но это не имело для него никакого значения. Она была сестрой жены сына Троцкого. Это для него куда важнее. Все, имевшие отношение ко Льву, были обречены. Поскребышев понял и замолчал.

Арестовали жену и другого соратника Кобы, официального главы государства, Председателя Президиума Верховного Совета Михаила Ивановича Калинина.

Теперь и Калинин ходил к Кобе, умолял выпустить ее. Я слышал разговор, который цитирую дословно:

– Я не понимаю причину твоего расстройства, Михал Иванович? Разве ты ее любишь? Мне, например, доложили, что ебешь балерину… и не одну.