Array Array - Чешские Легионы в Сибири (Чешское предательство)

Никакая сила не могла заставить Гайду сдвинуться с этого направления, чтобы ударом на юге поддержать усталую Западную армию и её успехи обратить в решительную победу. К несчастью и на собственную гибель, адмирал Колчак верил тогда ещё в этого чеха, в его дутую репутацию военачальника, верил этому человеку без совести, без чести, и даже без собственного имени.

Следующая сценка записана у меня из тех дней весны 1919 года.

«Гайда со своими начальником штаба, генералом Богословским, приехал в эти дни в Омск с докладами. Мастерски сделанные схемы наглядно показывали, какую силу представляет из себя теперешний состав Сибирской армии, её организацию, группировку и намеченное увеличение. Гайда горячо отстаивал свою идею движения на Вятку, доказывая, что, взявши её и Казань, очень легко будет дойти до Москвы.

После доклада, верховный правитель оставил всех нас обедать; разговор за обедом не касался этого вопроса и шёл на самые обыденный темы. Но, затем, уже вечером, в кабинете адмирала остались он, Гайда с начальником штаба Богословским, генерал Д. А. Лебедев и я. Снова мы стали доказывать необходимость приложить все силы, чтобы развить наступление на Поволжье и соединиться с Добровольческой армией; иначе вставала угроза, что Западная армия не выдержит. Вставал призрак катастрофы.

Здесь впервые прозвучали те ноты, которые вскоре мне пришлось слышать в Екатеринбурге. Гайда стал очень искусно затушёвывать и преуменьшать сделанное Западной армией, восхваляя в то же время общий стратегический план, вспоминая и рассказывая эпизоды из своей армии, набрасывая широкие перспективы занятия им Казани, Вятки, соединения с Архангельском, лёгкой подачей оттуда английского снаряжения и товаров. Нарисовал положение Москвы, которая легко и скоро будет занята тогда Гайдой. Все это он пропитывал струйкой тонкой, умелой лести, вплетая уверения о своей беспредельной преданности верховному правителю, и делал это так искусно, что только постороннее внимание могло заметить неискренность и затаённую мысль.

Разговор все делался интимнее и ближе. Часовая стрелка подходила ко времени отхода поезда Гайды. Перед самым отъездом адмирал Колчак обнял его, расцеловал и, обращаясь к остальным, сказал слова, совершенно неожиданные и глубоко нас поразившие:

— «Вот что, послушайте,» — он обратился, называя Д. А. Лебедева и меня, — «я верю в Гайду и в то, что он многое может сделать. Если меня не будет, если бы я умер, то пусть Гайда заменит меня.»

Было больно слышать и видеть, как после этого Гайда, этот очень хитрый и очень волевой человек, склонился к плечу адмирала, чтобы скрыть выражение своего лица, — торжествующая улыбка змеилась на его тонких губах; тихим, неслышным нам шёпотом что-то нашёптывал он в самое ухо верховному правителю.

Вскоре Гайда уехал; вопрос о координации действий Западной и Сибирской армий остался нерешённым.»

Укрепив своё положение у Колчака, Гайда постепенно снова сблизился и вошёл в тесные сношения с чешским национальным комитетом. Этим политическим интриганам было необходимо использовать положение Гайды в своих целях. Играя на чрезмерном, нездоровом честолюбии, они легко вошли в доверие и окружили его своими людьми, введя их в штаб, захватили в руки своих сторонников такой важный и жизненный отдел, как информационный, типографии и все средства пропаганды Сибирской армии.

В начале мая пишущий эти строки был командирован адмиралом Колчаком в Екатеринбург для инспекции там новых формирований Сибирской армии. Те дни и последняя встреча с Гайдой записаны у меня так:

«Печать Екатеринбурга и Перми, — захваченная, как почти всегда, либералами и социалистами, — вела искусную кампанию. День ото дня все усиливая, пели они дифирамбы Гайде, восхваляя его демократизм, называя его спасителем России, единственным человеком, способным на это великое дело. И опять Москва выставлялась, как близкая заветная цель. Гайда должен войти в Москву первым!

Вскоре приехал в Екатеринбург и верховный правитель, который в эти тяжёлые дни старался личным присутствием помочь на фронте. К приходу его поезда на станции собрались все высшие чины, был построен почётный караул, пешая часть и какие-то конные в фантастической форме, что-то среднее между черкесской и кафтаном полковых певчих. В стороне важно и неприступно прогуливался Гайда, изредка подходя к кому-либо из старших начальников и обмениваясь короткими фразами. Очень интересный и показательный разговор был у меня с ним.

— «Что это за часть?» - спросил я показывая на всадников в коричневых кафтанах, расшитых галунами.

— «То мой конвой.»

— «Что за оригинальная форма у них?.. Сами придумали?»

— «Нет, та форма, генерал, исторична.»

— «Это ещё почему?»

— «Ибо всегда, в Руссии все великие люди, ваш Император Николай Николаевич, все имели коуказский конвой. Я думаю, что, если войти в Москву, то надо иметь и мне тоже такой конвой.»

— «Что же, они у вас с Кавказа набраны, ваши коуказские люди?»

— «Нет, мы берем здесь, только тип, чтобы близко подходил к коуказскому...» На носках приблизился ординарец и почтительно доложил Гайде:

— «Поезд подходит, брате-генерале!»

Так было принято у Гайды, по-чешскому. Чтобы больше на демократа походить.

Подана команда «на-караул». Оркестр играет «Коль славен». Из вагона выходит адмирал Колчак, слегка сгорбленный, с бледным исхудавшими лицом и остро-блестящими глазами, от бессонных ночей на фронте. Губы плотно сжаты, опустились углы их и около легли две глубокие складки тяжёлых дум. Рапорт. Обходит ряды почётного караула, смотря, по своей привычке, пристальным взглядом в лицо каждого солдата.

— «Спасибо, братцы, за отличный вид!»

— «Рады стараться, ваше… ство-о-о...»

— «Я только что объехал геройские полки Западной армии; им трудно, на них обрушились свежие части коммунистов. Но, даст Бог, одолеем врагов России. Надо только помочь нашим...»

— «Рады стараться, ваше… сто-о-о!» — гремит ответ в воздух. И все лица смотрят радостно и возбуждённо.

Затем адмирал с Гайдой и ещё с несколькими лицами проехали в штаб армии. Здесь начальники штаба, генерал Богословский, сделал оперативный доклад по последним сводкам; положение было таково, что само собою напрашивалось решение. Западная армия несколько отступила, и теперь Сибирская армия имела фронт впереди, сильно выдалась и как бы нависла с севера на фланге у красных. Ударить отсюда сильно,— и полчища большевиков снова побегут к Волге.

Верховный правитель сдавался на это решение, но снова зазвучали тихий, размеренный и настойчивый голос Гайды, снова пошли уверения, что нельзя нарушать плана, что помощь Западной армии гадательна, а здесь он наверняка-де возьмёт Казань и Вятку. И опять вопросов остался нерешённым.