Геннадий Тоболяк - Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят!

– Без причины ничего не бывает, даже чирей не появится на теле или где-то еще, об этом должен знать майор Саротин, – сказал переводчик Ахмет, привстав с табуретки, на которой сидел. – Я, как прапорщик Микаладзе, с прибытием нового командира «точки» обрел новые силы. Он нужен нам, как воздух, без него мы задыхались, как в гадюшнике.

Кто не знает, скажу, я разведчик-нелегал, давно слышал о полковнике Тоболяке только хорошие отзывы от тех, кто с ним работал за рубежом. Это один из немногих офицеров разведки хорошо знает свое дело, умеет ладить с людьми разных национальностей и рас. Именно он научил аборигенов Африки военному делу, минировать и разминировать местность, вести разведку и контрразведку противника, сбивать летательные аппараты противника «стрелами». Это интеллигентный и храбрый офицер, не вам чета.

Франц Кафка записал в своем дневнике: «Несмотря на бессонницу и головные боли, жизнь кажется мне лучше, чем смерть, где бессонницы нет, а головные боли продолжаются».

Как только я попал в Афганистан, меня стали мучить головные боли и бессонница, как знаменитого Франца Кафку. Как избавиться от этих недугов, я не знал. Помог партийный съезд, проходящий в эти февральские дни 1981 году в Москве. Интерес к нему подчиненных заметно ослабил надвигающуюся головную боль и бессонницу. Инициатором разговора о партийном съезде был прапорщик Микаладзе, он заявил без тени смущения:

– Партийный съезд – это очередной обман, «облако в штанах» по Маяковскому, сплошное надувательство православных. Если я не прав, поправьте меня!

Никто прапорщика Микаладзе не поправил.

– Микаладзе, конечно, оригинал, сказал все по делу, но при чем здесь «Облако в штанах»? Этого я не понимаю! – заявил майор Собин.

– И понимать здесь нечего! – заступился за прапорщика переводчик Хаким. – Само название стихотворения Маяковского звучит вульгарно, даже постыдно, не по-русски, а значит, и сам съезд вульгарный и постыдный.

Переводчик выдержал паузу, никто его не перебивал:

– Как многие знают в оперативной группе, что я по профессии учитель русского языка и литературы, – продолжил говорить Хаким, – и эпиграфом к партсъезду вполне могли стать слова, Н. П. Осипова, первого переводчика на русский язык «Приключений барона Мюнхаузена», он так перевел название этого произведения: «Не любо – не слушай, а лгать не мешай».

Всем понравилось сравнение, приведенное по памяти Хакимом. Наступила разрядка, оживление, смех. Переводчик Хаким очень удачно воспользовался своими знаниями в области литературы и применил их в непростую минуту жизни, когда, кажется, страсти могли достигнуть пика, и следовало их если не остудить полностью, то поубавить.

– Хорошо сказал Хаким, очень интересно и кстати, – похвалил переводчика майор Саротин, до этого не проронив ни слова, молчал и о чем-то своем думал. С ним такое часто случалось, он замыкался в себе и мог подолгу молчать, не проронив ни слова, как было на этот раз. Внимательно взглянул на меня, словно хотел узнать мое мнение о съезде, вышел из-за стола, стал прохаживаться по коридору, курить.

– А что думает на этот счет командир? – неожиданно спросил меня майор Собин. Разведчики притихли, майор Саротин перестал ходить по коридору и курить, прислушался.

– Мы служим не Брежневу и не престарелым кремлевским долгожителям из политбюро, – сказал я. – Это я говорю, чтобы все знали мое мнение.

– Брежнев мне чем-то напоминает Мюнхаузена. Он, как известно, воевал на Малой Земле, а Мюнхаузен, если верить истории, был участником Русско-турецкой войны 1735–1739 гг., когда он находился на службе в России. Авантюризм Брежнева в построении коммунизма получил международное признание, как и Мюнхаузена, способного летать на ядре, выпущенном из пушки. Ложь и фальшь объединяют этих двух антигероев.

Раздались дружные аплодисменты.

– Хотя еще не пришла пора языку волю давать, – сказал я, – но уже теперь ясно, что никакого светлого коммунизма не будет, а наследию партийного бездушия и авантюризма приходит конец!

Снова аплодисменты.

Неожиданно отключили свет. Лампочка погасла. Стало темно. Микаладзе принес свечу, зажег ее и тихо сказал, ни к кому не обращаясь: «Лучше свет от одной свечи, чем ночная тьма. Во тьме ускользают мысли, их место заполняет страх. Ум гаснет, а слова начинают иметь таинственное свойство пугать людей!»

– Всякий про себя разумеет! – заметил майор Собин. – Микаладзе имеет странность запугивать людей, говорит, что цивилизация на Земле погибнет от взрыва крупного метеорита, возникнет пожар от его соприкосновения с Землей. То рассказывает сказку о Гильгамеше, появившейся четыре с половиной тысячи лет назад, в этой сказке якобы сказано о семи судьях ада, они поднимут свои факелы и осветят Землю пламенем. Настанет буря и превратит день в ночь и затмит всю Землю. Послушать тебя, Микаладзе, можно сойти с ума и жить не захочется.

– Выходит, что я во всем виноват! – с кавказской вспыльчивостью сказал Микаладзе.

– Ты, Микаладзе, не сердись, – примирительно заявил Собин, – беда в том, что ты повторяешься, и тебя не интересно слушать, как неистового Аввакума, который, как ты, талдычил людям одно и то же. «Не насилуйте свой талант!» – говорил Лафонтен, и от себя добавлю, это плохо кончится для твоего здоровья.

От слов майора Собина становилось не веселее, а тревожнее. Он, кажется, стал входить в роль лидера, всех поучать и одергивать. По раскованной манере говорить чувствовалось, что майор Собин вновь что-то затевает при поддержке своего дружка, майора Саротина, но что? Я пока не знал.

– Любой человек, живущий на Земле, хороший или плохой, знаменитый или не знаменитый, все равно когда-то должен умереть и его закопают в сырую землю – в России или в Афганистане, какая разница, так не лучше ли, командир, снять страх перед смертью путем пренебрежения к ней, будучи в состоянии алкогольного опьянения. Не случайно, по-видимому, в годы Великой Отечественной войны солдатам и офицерам перед атакой давали по сто граммов водки для храбрости духа! – заявил майор Собин в каком-то безрассудном порыве, внимательно поглядывая на мою реакцию на его слова, но я молчал, полагал, пусть выговорится человек, тогда его проще будет понять.

От призыва майора Собина «снять страх перед смертью путем пренебрежения к ней» возник шум, споры, настоящий галдеж. Каждый желал что-то сказать, и никто не хотел никого слушать, Собин ратовал снять страх путем употребления водки, переводчики Ахмет и Хаким, а также Микаладзе с Сашей Григорьевым были против алкоголя. Все ждали, что скажу я.