Светлана Кайдаш - Сила слабых - Женщины в истории России (XI-XIX вв.)

Храбрость Василька была замечена даже Батыем, который приказал взять молодого князя живым. На Василька издали накинули аркан и стащили с коня. Батый, восхищенный красотой и удалью русского князя, предложил ему службу у себя. Князь Василько ответил гордым отказом. Поэт Дмитрий Кедрин в своей балладе «Князь Василько Ростовский» рассказывает об этом так:

Князь Василько погиб мученической смертью. В летописи мы читаем его предсмертную молитву, где он вспоминает любимую жену и детей: «Спаси чада моя Бориса и Глеба и отца моего епископа Кирилла и жену мою Марью» [27] Софийская первая летопись.— ПСРЛ, т. 5. Вып. 1. Л., 1923, с. 215. .

Тело князя Георгия Всеволодовича нашел на поле битвы ростовский епископ Кирилл, который возвращался с Белого озера. Тело Василька, брошенное врагами в лесу, увидела какая-то женщина, которая завернула его в саван и дала знать княгине Марье. Тела убитых княгиня Марья и епископ Кирилл привезли в Ростов и похоронили в главном соборе города. Остались в живых братья великого князя, не пришедшие на Сить. Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского и жениха Феодулии-Евфросинии Федора, стал великим князем после смерти брата. Однако нелегкое дело — хоронить павших — взяла на себя ростовская княгиня Марья.

По обычаю княгинь того времени княгиня Марья должна была принять пострижение у гроба мужа. Но она не собиралась идти в монастырь. Ей нужно было сохранить жизнь сыновьям, вырастить их (младшему не было и двух лет), помочь своему городу оправиться. Семилетний сын Борис стал князем Ростова, фактически же всем управляла княгиня Марья [28] В книге М. Н. Тюниной «Ростов Великий» (Ярославль, 1969) ошибочно указано, что «Мария после гибели мужа постриглась в монахини и занялась летописанием» (с. 15). Советский исследователь Б. Л. Воронцов-Вельяминов в статье «К истории ростово-суздальских московских тысяцких» (сб. «История и генеалогия. С. Б. Веселовский и проблемы историко-генеалогическнх исследований.» М., 1977) тоже ошибочно считает, что Марья после смерти мужа «постриглась в Суздальский Васильевский монастырь под именем Марины» (с. 138). См.: Толстой Мих. Святыни и древности Ростова Великого. М., 1866, с. 63. .

Княгиня Марья осталась одна, без всякой родственной помощи и поддержки. Отец Михаил Черниговский и брат Ростислав были в Венгрии, могущественный дядя — брат матери Даниил Галицкий — в далеком Галиче. Только сестра Феодулия-Евфросиния жила неподалеку в Суздальском монастыре. Предание рассказывает, что, когда к Суздалю подошли отряды Батыя и встали на Яруновой горе у реки Каменки, предав ее мечу и огню, по молитве святой Евфросинии они не тронули Ризположенского монастыря. Она скончалась в 1250 году, ненадолго пережив отца, который погиб мученической смертью в Орде у Батыя. В 1246 году к нему в ставку были вызваны князья Михаил Черниговский, Даниил Галицкий и Ярослав Всеволодович, отец Александра Невского. Их сопровождал сын княгини Марьи Борис, в ту пору уже подросток, ростовский князь. Батый не забыл Михаилу Черниговскому ни смерти послов в Киеве, ни попыток поднять на борьбу Венгрию, где и теперь оставался его сын Ростислав.

Зная непокорный, гордый нрав князя, Батый приказал, чтобы тот «поклонился на полдень Чингис-хану» и прошел через огненный костер. Михаил отказался выполнить эти требования. «Тот ответил, что лучше желает умереть, чем делать то, чего не подобает. И Батый послал одного телохранителя, который бил его пяткой в живот против сердца так долго, пока тот не скончался... После этого ему отрезали голову ножом» [29] Иоанна де Плано Карпини, архиепископа антиварийского, история монгалов, именуемых нами татарами. Спб., 1911, с. 8. .

Юный ростовский князь Борис уговаривал деда подчиниться требованию и тем сохранить свою жизнь, но Михаил Черниговский предпочел смерть.

Борис вернулся в Ростов. Со слов сына княгиня Марья узнала подробности гибели отца, которые потрясли всю Русь, и позаботилась о том, чтобы сразу же после смерти Михаила Черниговского в Ростове было составлено его «Житие». Запись об ее участии сохранилась в древнейшей редакции «Жития» [30] Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. М., 1915, с. 111. . Можно уверенно предположить, что сама княгиня принимала участие в составлении жизнеописания отца, поскольку лучше ее никто не знал его судьбы. Однако это была не единственная ее писательская работа.

После нашествия татаро-монголов и разгрома таких крупных центров русского просвещения, как Киев, Чернигов, Рязань, Владимир, почти угасло и летописание.

Но Ростов уцелел, в живых остался и ростовский епископ Кирилл. Ростов стал духовным центром Владимирского княжества. При дворе княгини Марьи было продолжено и русское летописание.

Известный исследователь древнерусской литературы Д. С. Лихачев, анализируя летописи XIII века, пришел к заключению, что «летописание 30-х — начала 60-х годов, отраженное в Лаврентьевской летописи, а с 1263 по начало 70-х годов в Симеоновской летописи, велось в Ростове» [31] Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М., 1917, с. 282. . Лихачев обратил внимание на то, что в этих частях летописи «настойчиво повторяется имя ростовской княгини Марьи. Упоминание женщин-деятелей необычно для русских летописей. И уже по одной этой настойчивости, с которой летописец отмечает имя Марьи, возникает подозрение в ближайшем отношении ее к ростовскому летописанию. Наши подозрения обратятся в уверенность, как только мы ближе сопоставим целый ряд мелких фактов и самый характер ростовских летописных записей 20—60-х годов XIII века... Круг интересов княгини Марьи точно очерчен ее летописным сводом» [32] Там же, с 282-283. .

В самом деле, характер ростовской летописи середины XIII века весьма необычен. И необычность эта станет понятной, если представить себе, что летопись писала княгиня Марья. Прежде всего в летописи не упущены подробности, касающиеся князя Василька. Так, описывая сражение на реке Калке, летописец после известия о поражении русских неожиданно выражает свою радость по поводу того, что князь Василько не дошел до Калки и остался невредим. «Радость летописца,— пишет Лихачев,— кажется нам сейчас неуместной, по она понятна, если выражение ее принадлежало его жене — княгине Марье» [33] Там же, с 283 (сноска). .