Максим Кустов - Третий рейх во взятках. Воровство и бардак немцев

Штренг подходит ко мне и, стараясь перекрыть шум, кричит:

— Какой-то хозяйственный чинуша решил, что он сослужит войскам большую службу, если раздаст продукты вместе с водкой!

У меня нет времени подумать о происходящем, я понимаю, что все смешалось — и представление о долге, и ложное понимание товарищества» [63] Штейдле Л. От Волги до Веймара. .

Вообще-то водка зимой, конечно, личному составу не помешает. С умом, организованно и строго ограниченными порциями на привале выдать ее солдатам — значит, помочь им согреться, уменьшить количество заболевших. Можно сколько угодно твердить, что зимой она якобы не согревает. Согревает, и еще как.

Но раздавать ее, когда солдатам предстоит сутки шагать по мерзлой степи, да еще раздавать не «по чуть-чуть», не «по сто капель», а бутылками — это то, что в Советском Союзе той эпохи называли вредительством. На час, на два солдату станет легче. А потом что с ним будет? В сугроб пьяный свалится или примется «правду искать», начнет объяснять начальству все, что он о нем думает. Об этом «хозяйственные чинуши» не размышляли.

Любопытно, что в минуту военной неудачи не только немецкие интенданты предпочитали «спасать» водку, раздавая ее своим отступающим солдатам.

«На краю дороги у трех фанз толпился народ; подъезжали и отъезжали повозки. Это был интендантский склад. Его не успели вывезти и, прежде чем зажечь, раздавали все направо и налево проходившим войскам. Подъехал наш главный врач со смотрителем, взяли ячменю, консервов.

— Хотите бочку спирта? — предложил интендантский чиновник.

У Давыдова жадно загорелись глаза; он колебался. Но смотритель решительно воспротивился: недостает, чтоб команда еще перепилась в дороге.

Наш обоз двинулся дальше. Солдаты втихомолку озлобленно ругали смотрителя за отказ от спирта. А у огромной спиртовой бочки с выбитым дном стоял интендантский зауряд-чиновник и черпаком наливал спирт всем желающим.

— Бери, ребята, больше! Все равно жечь!

Кругом толпились солдаты с запыленными, измученными лицами. Они подставляли папахи, чиновник доверху наливал папаху спиртом, и солдат отходил, бережно держа ее за края. Тут же он припадал губами к папахе, жадно, не отрываясь, пил, отряхивал папаху и весело шел дальше.

Все больше мы обгоняли шатающихся, глубоко пьяных солдат. Они теряли винтовки, горланили песни, падали. Неподвижные тела валялись у краев дороги в кустах. Три артиллериста, размахивая руками, шли куда-то в сторону по грядам со срезанным каоляном.

Но кто же были эти интендантские чиновники? Предатели, подкупленные японцами? Негодяи, желавшие порадоваться на полный позор русской армии? О, нет! Это были только добродушные российские люди, они только не могли принять душою мысли — как можно собственною рукою поджечь такую драгоценную жидкость, как спирт?! И во все последующие дни, во все время тяжелого отступления армия наша кишела пьяными. Как будто праздновался какой-то радостный, всеобщий праздник. Рассказывали, что в Мукдене и в деревнях китайцы, подкупленные японскими эмиссарами, напаивали наших измученных боем, отступавших солдат дьявольской китайской сивухой — ханьшином. Может, это и было. Но все пьяные солдаты, которых я расспрашивал, сообщали, что они получили водку, спирт или коньяк из разного рода русских складов, обреченных на сожжение. Зачем было японцам тратиться на китайцев! У них был более страшный для нас, более верный и бескорыстный союзник» [64] Вересаев В. В. Записки врача. На японской войне. — М.: Правда, 1986. , — так писатель Викентий Вересаев, участвовавший в русско-японской войне в качестве военного врача, описывал отступление русской армии после поражения под Мукденом в феврале 1905-го года. Надо отметить, что у Вересаева в госпитале был мудрый смотритель, который сразу сообразил, во что превратится госпиталь, если солдаты получат вожделенную бочку спирта.

Просто поразительно, до чего, несмотря на разницу национальных менталитетов, одинаково мыслили российские и немецкие интенданты под Мукденом 1905 и Сталинградом 1942 годов. Страшный для своих отступающих войск, верный и бескорыстный союзник наступающего врага — интендант, раздающий солдатам водку и спирт из самых благих побуждений.

С не менее любопытной проблемой столкнулся полковник Штейдле по мере отступления:

«Как объяснить простым пехотинцам, которые плетутся со своей ношей, тащат ящики с боеприпасами да еще помогают идти больным товарищам, почему штабы везут в автобусах и на грузовиках ненужные вещи? Вот вывозят рогатый скот, а в деревянных клетках — кур и гусей. На машинах — матрацы и ящики с французскими винами. На снегу остались 70 обессиленных солдат, потому что из-за отсутствия горючего не было возможности их вывезти…» [65] Штейдле Л. От Волги до Веймара.

Действительно, объяснить такое очень трудно, практически невозможно. Драгоценное вино запасливые штабники вывозят вместо того, чтобы захватить обессилевших пехотинцев. Что тут этим 70 солдатам скажешь — что у штабников служба тяжелая и без французского вина и матрасов им, бедолагам, жизнь не мила? Рогатый скот важнее пехотинца. А пехотинец этого не понимает, роптать начинает. Но у штабов свои потребности.

«В одной из балок я нахожу штаб. Там лихорадочно готовятся к передислокации. В глазах безмолвный страх.

— Русские идут! Скорей отсюда! Пожалуйста, не мешайте. Мне надо решить: брать с собой второй комплект обмундирования, домашние туфли, журнал „Берлинер иллюстрирте“, футляр с пластинками и пианолу? Да еще какие надеть сапоги и брать ли с собой футляр со столовым прибором. Быть может, лучше прикрепить орденские планки? Если понадобится, можно снять или хотя бы расстегнуть шинель, чтобы показать, что ты не какой-нибудь тыловой офицер, а старый опытный солдат мировой войны…

Все это написано на лицах офицеров, которые, ругаясь, в сутолоке прощаются с окопной роскошью, этим издевательством над всякой военной традицией. Теперь мне ясно, куда делся строительный лес, предназначенный для оборудования позиции. Вот как выглядят, следовательно, зимние квартиры, о которых генерал Штрекер еще в октябре говорил мне, что в некоторых штабах обустраиваются с такой роскошью, как будто находятся в берлинском Груневальде.

Я пробираюсь между спешащими ординарцами, походными кроватями и битком набитыми чемоданами. Один чемодан раскрыт, из него вывалилась шелковая пижама кремового цвета, огромный кожаный несессер и пачка картинок с голыми женщинами, вырезанных из иллюстрированных журналов» [66] Штейдле Л. От Волги до Веймара. .