Борис Тененбаум - Великий Наполеон

Теперь у Дюбуа появились приметы подозреваемых. Все это было проделано к 26 декабря. Вскоре выяснилось, что описанию внешности отвечает по крайней мере один человек, фамилии которого никто из опрошенных не знал, но кто-то слышал, что его прозвище Малыш Франсуа. Оказалось, что на улице Сен-Мартен на 7-м этаже живет некая женщина по имени мадам Карбон, что у нее есть брат, называемый Малыш Франсуа, и что у него есть особая примета, числящаяся и в описании внешности одного из подозреваемых, – большой шрам над левой бровью. Попутно выяснилось, что человек с таким же шрамом попросил огоньку для своей трубки у одного из солдат Консульской Гвардии, стоявших у резиденции Первого Консула, – и солдат его запомнил.

Обыск жилища мадам Карбон обнаружил мужскую одежду, патроны и некоторое количество пороха хорошего качества. Ну, ее живо арестовали вместе с ее двумя дочерьми, и они припомнили, что их дядюшка, Франсуа, водил компанию с двумя монахинями, и они даже припомнили обитель, к которой они принадлежали. Все это пахло отнюдь не якобинским заговором, в котором был совершенно уверен Первый Консул, а уж скорее заговором шуанов. Мадам Карбон и ее брат были из бретонских крестьян – что общего могло быть у них с сестрами, принадлежавшими к аристократическому монастырю? 16 января 1801 года, всего через три с половиной недели после покушения, парижской полицией была устроена облава – и в резиденции монахинь был и в самом деле обнаружен Франсуа Карбон, поговорить с которым префект просто жаждал. Арестовали его в 7 утра, и на допросе он продержался довольно долго – до четырех часов дня. К этому времени у месье Дюбуа оказались два имени: Пьерро и Бомон. Дальнейшее расследование установило, что это были два генерала подпольной вандейской армии шуанов, что они подчинялись напрямую вождю повстанцев, Кадудалю, и что тот получил все необходимые ему деньги и другую помощь от англичан, которые хотели посодействовать ему в его плане «… похитить генерала Бонапарта …», где слово « похитить» , конечно, следовало понимать как эвфемизм.

Взрыв пары бочек пороха – все-таки довольно необычное средство для организации похищения.

Последствия «… попытки похищения …» начались чуть ли не на другой день. Первый Консул не стал ждать результатов расследования, а распорядился «… принять энергичные меры …», и немедленно. Виновными были назначены якобинцы – но «… назначение …» не было сделано на пустом месте. Якобинский заговор и в самом деле существовал – в октябре 1800 года Наполеона Бонапарта предполагалось зарезать в театре, и четверо заговорщиков уже двинулись было к его ложе, когда их арестовали. Полиция была в курсе дела с самого начала, и в Париже ходили сплетни, что кинжалами злодеев снабдил сам Жозеф Фуше, чтобы обеспечить их эффектный «… арест на месте преступления …».

Кинжал как оружие покушения звучит слабовато, но его не следует недооценивать – по тем временам подойти вплотную к высокопоставленному лицу было хоть и трудно, но возможно, и в самый день Маренго Бонапарт узнал, что генерал Клебер, на которого он оставил армию в Египте (не известив его заранее, а просто поставив его перед фактом), был убит каким-то сирийцем, и именно кинжалом. Убийце французы сожгли руку, а потом посадили его на кол, но Клебера это не вернуло…

В общем, аресты и высылки бывших якобинцев шли уже вовсю, когда Дюбуа представил неопровержимые доказательства того, что на самом деле заговор был составлен и чуть было не осуществлен роялистами, да еще их прославленным вождем, Кадудалем. Первый Консул с ним встречался, и даже лично – в случае встречи он обещал ему безопасность. Они поговорили с глазу на глаз. Кадудаль надеялся убедить генерала Бонапарта «… передать власть законному королю, Людовику XVIII…» , а Бонапарт надеялся убедить Кадудаля « …прекратить войну против родины и принять генеральские эполеты, с тем чтобы сражаться против внешних врагов Франции …».

Они друг друга не убедили. Но тем не менее Кадудаль не задушил Первого Консула – такие опасения высказывались приближенными Бонапарта, но он предостережениями пренебрег. И Первый Консул сдержал слово – отпустил Кадудаля и дал ему уйти из своего дворца невредимым. Они оба явно надеялись на какое-то соглашение в будущем, но после взрыва 24 декабря 1800 года стало понятно, что надеждам этим теперь уже никак не сбыться…

На рабочем расписании Первого Консула такого рода соображения не отразились. В феврале 1801-го удалось наконец-то заключить так называемый Люневильский мир с Австрией. Новость была встречена в Париже с ликованием – без австрийцев англичане воевать на континенте Европы были не в состоянии, и ожидалось, что шансы на общее прекращение военных действий существенно возрастут. Тем более что Первый Консул не собирался почивать на лаврах – он начал интенсивнейшие переговоры с русским императором Павлом Первым. Он собирался вернуть в Россию пленных, взятых в свое время в Швейцарии Массена, – и даже без обязательного в таких случаях требования обмена «… всех на всех …». Все шесть тысяч русских солдат и офицеров возвращались на родину без всяких условий, в новых мундирах своих полков, подаренных им на прощание… Император Павел был очень тронут. Переписка между Парижем и Петербургом завязалась самая дружеская. Первый Консул выражал свое искреннейшее восхищение перед истинно рыцарским характером российского государя, говорил о том, что Мальта, разделившая было главу французского народа и российского императора, удерживается англичанами, которые не хотят передавать остров его законному владельцу, гроссмейстеру Мальтийского ордена, по совместительству являющемуся русским царем, – в общем, собеседники нравились друг другу все больше и больше, и разговоры уже шли о союзе и о совместном русско-французском походе на Индию, когда в марте 1801-го в Париж пришли нехорошие новости.

Павла Первого задушили в его столице, в Михайловском дворце.

Во Франции убийство императора Павла Первого считалось результатом успешного заговора англичан. Этой же версии держался и сам Первый Консул, который говорил, что «… англичане промахнулись по мне 3 нивоза (24 декабря 1800 года), но попали в Петербурге …».

Конечно, у людей есть склонность ставить себя в центр событий, даже к ним и не относящихся, а уж у такого человека, как Наполеон Бонапарт, такая манера даже и понятна. Но все-таки надо признать, что убийцы Павла Первого в Петербурге мало беспокоились о том, чтобы насолить Первому Консулу в его далеком Париже – для того, чтобы удушить своего суверена, у них с избытком хватало и собственных побуждений.