Павел Войнович - Воин под Андреевским флагом

Лесистый полуостров напротив нового селения Войнович назвал Потемкинским (так потом он и обозначался на картах).

Войнович посылает в Петербург письмо хана с согласием на постройку укрепленной фактории, план Астрабадского залива с его описанием, просит прислать разрешение на подъем флага – у Потемкина был уже заготовлен и герб для нового селения. Как сообщал в ответ князь Потемкин от 29 апреля 1782 года, все распоряжения командующего Войновича удостоились Монаршего благоволения.

Но вдруг, неожиданно, все эти замыслы разрушились.

Прошло четыре месяца от прибытия сюда эскадры Войновича. Во все это время отношение к местным жителям и властям было самое дружественное; взаимные посещения почти беспрестанные; Войнович привечал и щедро одаривал гостеприимных хозяев. Между тем Ага-Мохаммед-хан замышлял измену. Вытесненный из Казбина, ослабленный в своих силах, он, может быть, стал страшиться нашего соседства, и так, по крайней мере, сам он объяснял впоследствии, научаемый своими подчиненными, подозревавшими с нашей стороны неприязненные замыслы – слухи об этом, по обыкновению, ходили самые нелепые, – отдал приказание захватить Войновича в плен и стараться принудить его снять укрепление.

Удобный случай к этому вскоре представился: 15 декабря у персов был большой праздник в честь пророка Али, и – как это очень часто случалось – Войнович и его офицеры были приглашены ими в гости; в этот раз Марко Иванович поехал с обоими капитан-лейтенантами, тремя лейтенантами и с переводчиком Габлицем, по обыкновению все совершенно безоружные. Ставка персов была близка, верстах в четырех от нашего поселения. Встреченный с необыкновенным восторгом, видя множество вооруженного народа и зверскую радость на лицах их, Войнович с самого приезда стал догадываться, что хозяева замышляют что-то недоброе. В восточных церемониях и обрядах празднества прошел примерно час. Офицеры все время сидели как на иголках и торопились выбраться. Чтобы скорее разрешить сомнения, Войнович вскоре объявил, что ему и офицерам нужно возвратиться домой.

Тогда замысел обнаружился . Войнович и его свита были немедленно схвачены, связаны, брошены «в грязную, мерзкую хижину», как в темницу. Часа через два туда принесли деревянную плаху с топором. Пленные посчитали это приготовлением к смертной казни, стали молиться. «Однако принесенная плаха и еще другие, такой же величины, были обращены в колодки, и каждому пленному, по снятии обуви, наложены на ноги, так что тягость их не позволяла не только встать, но даже двигаться, а боль от тесного ущемления через несколько часов была нестерпима» (В.Н. Мамышев).

«Но сколько ни жалостно было состояние всех нас, – пишет лейтенант Радинг, – и болезненно от крайнего мучения, однако состояние графа Войновича было действительно всех горестнее; ибо сверх равного с нами в телесной муке страдания, преимущественно терзался он признанием собственно себя самого виною всему несчастному приключению, а наипаче рвался, воображая ту страшную разность, которую зделал он в участи своей чрез сие падение».

Между тем в оставшейся на берегу команде, узнавшей о пленении, возникло замешательство. Персы хотели этим воспользоваться, чтобы овладеть ретраншементом, однако были отбиты с огромным уроном. Им удалось только захватить 30 человек из партии, находившейся на рубке леса.

Астрабадский губернатор потребовал от Войновича, чтобы он послал команде приказание разорить все постройки и укрепления на берегу, и угрожал в противном случае принудить его к тому страшными муками. Марко Иванович отвечал, что русский закон воспрещает пленному начальнику отдавать приказания. Он предложил, однако же, освободить одного из старших офицеров, который, возвратившись к эскадре, и мог бы распорядиться уже как прямой начальник. Персы долго колебались в выборе, но наконец отпустили капитан-лейтенанта Баскакова, предупредив его, что если ретраншемент не будет разрушен, то остальные пленные будут преданы мучительной казни. Когда это было исполнено, пленные солдаты освобождены, а на офицерах только облегчены оковы, заменою тяжелых колодок цепями, и – это было на третий день плена – всех отвезли в город Сари, где тогда находился сам Ага-Мохаммед-хан. Пленных выстроили пред окнами его жилища, и через некоторое время графа Войновича провели к нему в покои.

Хан принял пленника очень ласково, всячески угащивал , а потом возил еще с собою на охоту. Извинялся и оправдывался в насильственном с ним поступке, уверяя, что был принужден к этому своими подозрительными подданными, обещал немедленное освобождение и даже предлагал новые услуги. Но из всех его приемов и объяснений видно было коварство его и что он опасался токмо возмездия со стороны России за вероломный его поступок. Содержание пленных хотя и сделалось несравненно лучше, но к получению свободы, однако ж, не предвиделось ни малейшей надежды. Ежедневные обещания представляли освобождение все менее вероятным; ибо беспокойные поступки народа и многих знатных особ устрашали пленных участью совершенно иной. Толпа за стенами вела себя угрожающе, и дело могло кончиться самым трагическим образом.

Прошли две мучительные недели между страхом и надеждой, а освобождения все не было. Между тем, пользуясь здесь относительной свободой, пленные старались склонить на свою сторону сильнейших вельмож и подарками и обещаниями. Наконец, успели в этом: по их представлению, 1 января 1782 года хан приказал отпустить Войновича и его офицеров.

Тут встретилось новое препятствие: сам хан уехал из города, а подозрительные его жители, узнав о назначенном освобождении, окружили жилище пленников и грозились не выпустить их; к счастью, один из преданных старшин успел укрыть их в своем доме, дал лошадей и проводника и тайком выпроводил из города. За полтора дня проскакали они 86 верст, разделяющих город Сари от пристани, и 2 января радостно встретились со своими, уже не чаявшими их увидеть живыми, – Войнович схватил сильнейшую горячку.

Не имея возможности уведомить правительство о своем приключении ранее марта месяца, когда очищаются ото льда устья Волги, Войнович отошел с эскадрой под северный берег залива, к острову Евгений (впоследствии Ашур-Аде), и стал ожидать, какие ему последуют повеления. Между тем Ага-Мохаммед-хан, раскаиваясь ли, что так дешево отпустил пленных, или в самом деле одумавшись, что наша дружба ему полезнее вражды, снова стал выказывать Войновичу свое расположение, проявлял готовность к уступкам, даже предлагал ему по-прежнему строить крепость на материке.

«Но я уже не хотел иметь никакого дела с сим вероломным человеком», – доносил Войнович князю Потемкину. Наконец хан снарядил посланника к нашему Двору, с извинениями и обещаниями, – а Войнович, получив соответствующие повеления, 8 июля со всей эскадрой покинул Астрабадский залив, оставив там бот для отвоза ханского посланника в российские пределы.