Павел Войнович - Воин под Андреевским флагом

Поговорил я с адмиралом И.С. Исаковым. Он загорелся и с присущей ему энергией взялся за дело. Известный драматург А. Штейн написал отличный сценарий. Богатая событиями жизнь великого флотоводца дала ему интереснейший материал. Вначале Александр Штейн боялся, что без любовной интриги фильм не получится. И в один из первых вариантов сценария вплеталась такая сюжетная линия. Якобы Федор Ушаков, еще командуя яхтой Екатерины II, встретился с одной из фрейлин императрицы и полюбил ее. Однако их пути разошлись. Ушаков уехал на Черное море, весь отдался службе, а белокурая фрейлина быстро его позабыла и вышла замуж за одного из царедворцев. Много лет спустя, когда императрица соизволила совершить путешествие в Севастополь, в ее свите снова была фрейлина со своим мужем. Здесь она и встретилась опять с Ушаковым. Грустно улыбаясь, фрейлина кивнула на своих отпрысков: «А ведь и у нас с вами могли быть такие дети». Ушаков задумчиво посмотрел на нее, а потом с гордостью показал на корабли в севастопольской бухте: «Вот мои дети». От этой фабулы пришлось отказаться: материал и так не укладывался в две серии фильма. К тому же она несколько уводила от исторических фактов.

Когда фильм был полностью готов, мы с адмиралом И.С. Исаковым еще раз просмотрели его и дали «добро». Но кто-то в Народном комиссариате иностранных дел высказал опасение, как бы не ухудшились наши взаимоотношения с Англией, ведь в картине показана двуличная политика правящих кругов Великобритании тех времен. Несколько недель фильм без движения пролежал на складе. И вот в День Воздушного Флота, когда мы с балкона здания в Тушино наблюдали парад, меня подозвал И.В. Сталин. Он сказал коротко:

– «Ушакова» можно показывать.

Значит, он уже просмотрел картину и одобрил ее. Так фильм «Адмирал Ушаков» получил путевку в жизнь. Поток писем на тему «Почему Ушаков, а не Нахимов?» сразу прекратился».

Интересен и эпилог истории с фильмом. Вот что писал в шестидесятые годы сам создатель картины режиссер Михаил Ромм (статья «Не вернуться ли к истории», или «Большая тема искусства»):

«Думается, правильно будет говорить о биографическом жанре в кино на собственном примере. Я имею в виду двухсерийную картину «Адмирал Ушаков», поставленную мною в 1951–1953 годах. И сценарий этого фильма, написанный А. Штейном, и моя режиссерская работа несут на себе явный отпечаток установок того времени. Давайте вспомним, в чем заключалась общая мерка для множества послевоенных биографических исторических картин. Герой обязательно ставился над народом, он должен был являться фигурой исключительной, как бы вне времени и пространства. Народ присутствовал в картине только в качестве своего рода простодушного «окружения», ведомого вперед все понимающим и все знающим героем. Эта трактовка роли личности в истории отражает ошибки и заблуждения, связанные именно с культом личности.

При таком подходе герой, стоящий над народом, кем бы он ни был – полководцем, ученым или художником, – разумеется, должен был изображаться как существо в какой-то мере идеальное, лишенное каких-либо человеческих слабостей, лишенное вместе с тем и своеобразия характера, ибо характер возникает в результате органического слияния противоречий. А у такого героя никаких противоречий и, следовательно, никаких проявлений подлинного своеобразия быть не может.

Не было этих черт своеобразия и в образе Ушакова. Не потому, что мы с автором сценария не хотели сделать образ Ушакова своеобразным и живым, а потому, что нам это не было позволено. Разумеется, и сами художники, испытывая на себе влияние установок того времени, шли на поводу неверных тенденций, но если они позволяли себе идти на поводу недостаточно усердно, то их поправляли.

То, что произошло в кино с Ушаковым, – пример далеко не единичный. Биографический жанр был представлен в кино целым потоком парадных, пресных, чинных и, по существу, лживых картин, искажавших историческую перспективу. Их герои до обидного похожи друг на друга, они причесаны и напомажены, вырваны из своего времени и поставлены в искусственные условия, далекие от подлинной жизни».

После войны идеология в Советском Союзе стала все более окрашиваться в цвета русского шовинизма и великодержавия. В ходе борьбы с космополитизмом роль многочисленных иностранцев, служивших в ХVIII – ХIХ веках в армии и флоте Российской империи, – и без которых победы русского оружия невозможно себе представить, – была всячески затушевана и принижена. В лучшем случае об иностранцах замалчивали, в худшем – подвергали их деяния уничижающей критике.

Уже в наше время публицист В.В. Шигин пишет: «Черноморский флот скоро стал полным хозяином на Черном море, где слава и победы принадлежат исключительно русским, так как, кроме Кинсбергена, выдающимися флагманами были русские: Сенявин-отец, Ушаков, Пустошкин, Сенявин-сын и другие. Из особенно выдающихся самоотверженных подвигов отдельных лиц нельзя не указать и на аналогичные подвиги капитана де Фремери и капитана Сакена: они оба, видя неминуемый захват своих судов турками, сами взорвали свои суда и, спасая честь вверенного им флага, погибли: де Фремери (родом француз) взорвал свою лодку в 1737 году в Азовском море, а капитан Сакен (родом остзеец) в 1788 году в Очаковском лимане». Иностранцу надо совершить подвиг камикадзе, чтобы быть удостоенным снисходительного упоминания товарищем Шигиным. При этом, назвав четырех русских и трех отличившихся на русской службе иностранцев, Шигин настаивает, что «слава и победы принадлежат исключительнорусским»!

А его собрат по перу А.Б. Широкорад докатился до того, что рассуждает о проценте этнических русских во флоте Екатерины II. Интересно, кстати, можно ли считать этническим русским Федора Ушакова, ведшего свой род от косогского князя Редеди?

Думается, что императрица Екатерина Великая, при рождении София Фредерика Августа Ангальт-Цербстская (Sophie Auguste Friederike von Anhalt-Zerbst-Dornburg) , нанимая за большие деньги отчаянных вояк по всей Европе, была весьма далека от подобных взглядов.

Приведем лишь одно свидетельство роли иностранцев в войне с Турцией 1787–1791 годов. Показателен пример американского капера Поля Джонса, по прозвищу Черный Корсар. Узнав, что он оказался не у дел, Екатерина лично написала ему, пригласив на русскую службу. На аудиенции она вручила Джонсу патент на чин контр-адмирала.

Государыня писала Потемкину: «Сей человек весьма способен в неприятеле умножить страх и трепет. Его имя, чаю, Вам известно. Когда он к Вам приедет, то Вы сами лучше разберете, таков ли он, как об нем слух повсюду. Спешу тебе о сем сказать, понеже знаю, что тебе небезприятно будет иметь одною мордашкою более на Черном море».