Андрей Буровский - «Отречемся от старого мира!» Самоубийство Европы и России

Первая цифра ближе к истине: многие свидетели описывали гибель большого числа мирных жителей, особенно из тех, кто неосторожно появлялся на улицах. Порой большевистские командиры и комиссары командовали примерно так: «А вон еще люди, Огонь!». {242} 242 Камчатский Н. (Н. А. Анисимов). Расстрел Московского кремля. — М.: Столица, 1995, с. 41.

Разве это не гражданская война?

Да! Несомненно, Гражданская война началась еще в июне 1917 г.

К сентябрю она полыхает уже на полную катушку. Красное и черное знамена реют над вооруженными «пролетариями» Петрограда. Офицеры Корнилова, зная историю Франции, открыто называют себя «белыми».

Красным был фригийский колпак — символ свободы. Красными называли себя левые, в первую очередь якобинцы, все в том же 1789 г. Вот Красная Гвардия движется навстречу Корнилову.

Что это, если не эпизод Гражданской войны? Классика — белые против красных. К декабрю счет ее прямых жертв перевалил за десяток тысяч.

Даже сейчас, разумеется, можно избежать ее развития. До июля 1917 г. это можно было сделать и мирным путем, В июле и тем более в сентябре — только самыми решительными средствами.

Но приди к власти генерал Корнилов, установись в стране жесткая «диктатура порядка» — и огоньки Гражданской войны не слились бы в единый страшный пожар. Да, пришлось бы ввести диктатуру, рас стреливать агитаторов и отправлять на фронт тех, кто митингует вместо того, чтобы работать. Да, пришлось бы наводить порядок самыми крутыми мерами, чтобы остановить сползание страны в пропасть. Наверняка это совершенно не понравилось бы прекраснодушным интеллигентикам. Они стонали бы об ужасах диктатуры и осуждали казарменную тупость офицеров Корнилова. Не подавали бы руки тем, кто вешал коммунистов, печатали бы истерические статьи про ужасы «корниловщины». А Корнилов, скорее всего, стоически терпел бы и продолжал делать за интеллигентиков грязную работу, подвергаясь печатным издевательствам и унижениям. «Гуманисты» устраивали бы истерики на паперти, а невротичные гимназистки пили бы мышьяк уже не от несчастной любви, а от сострадания судьбам России. В современных учебниках тоже писалось бы об ужасах «корниловщины», а школьникам предлагались бы сочинения на тему «Почему лично я против диктатуры».

Но! Но при этом повороте событий в перспективе была бы — свободная демократичная Россия. Так Испания прошла период диктатуры генерала Франко и вышла из него обновленной и свободной.

Войди Корнилов в Петроград — и счет жертв нашей Гражданской войны шел бы не на десятки миллионов, а на десятки тысяч. Потому что железная рука военной диктатуры могла задавить ту единственную политическую силу, которая сознательно раскачивала маховик Гражданской войны.

Сегодня мы изучали бы историю Гражданской войны именно как историю этих нескольких месяцев 1917 г. Историки гадали бы — целых десять тысяч человек погибли или «всего» пять.

В реальной же истории эта «первая гражданская война» оказалась только прологом ко второй — несравненно более ужасной. И не только в России.

Старый друг Ленина Георгий Александрович Соломон (1868–1934), пламенный большевик и один из первых советских невозвращенцев, писал: «Следующее мое свидание было с Лениным <���…> Беседа с Лениным произвела на меня самое удручающее впечатление. Это был сплошной максималистский бред.

— Скажите мне, Владимир Ильич, как старому товарищу, — сказал я, — что тут делается? Неужели это ставка на социализм, на остров „Утопия“, только в колоссальном размере? Я ничего не понимаю.

— Никакого острова „Утопии“ здесь нет, — резко ответил он тоном очень властным. — Дело идет о создании социалистического государства. Отныне Россия будет первым государством с осуществленным в ней социалистическим строем. А!.. вы пожимаете плечами! Ну, так вот, удивляйтесь еще больше! Дело не в России, на нее, господа хорошие, мне наплевать, — это только этап, через который мы проходим к мировой революции!..». {243} 243 Соломон Г. А. Среди красных вождей. Т. 1. — Париж: 1930, с. 15.

Так и было. Большевики провозглашали Мировую революцию и активно ее готовили.

После «первой гражданской» и «второй революции» в России возникло государство, ставившее целью построение утопии. Такие несколько раз возникали в Средние века, но это были маленькие общины, не игравшие роли в большой политике. Их достаточно быстро задавили.

В 1871 г. такое государство вспыхнуло в Париже, но тоже было небольшим, внутренне непрочным и продержалось недолго. Теперь государство-утопия возникло в огромной, богатой и могущественной стране.

Следствием этого стали:

• внутренняя война в Российской империи — война разных утопистов друг с другом, врагов утопии с утопией, война сторонников разного государственного строя; это Гражданская война 1917–1922 гг.;

• внутренние гражданские войны в разных странах Европы, в которых местных утопистов будет поддерживать победившая утопия из Советской России; это гражданская война Европы;

• выбор дальнейшего пути Европы и всего мира оказался отягощен революционной утопией.

Европейская цивилизация в начале XX века находилась в кризисе. Она стояла на пороге больших перемен, ей в любом случае предстояло сильно и быстро меняться. Но без очага утопизма эти перемены шли бы по-другому, были бы менее кровавыми, не вели бы к таким кардинальным разрывам с историей и традицией.

Если происходит революция, ее главный виновник — правительство, против которого она направлена. Обвинять в революции самих революционеров — то же самое, что обвинять чумную бациллу в пандемии чумы. Никто не призывает симпатизировать чумной бацилле, истреблять их необходимо. Но лучший способ уничтожения бацилл — это ликвидация условий для их размножения. Если люди позволяют им размножаться и губить народ, виноваты сами люди, а не бациллы.

Везде и всегда, у всех народов и во все времена есть маргинальные типы, революционеры, политические бандюганы, радикалы, уголовники, проститутки и экстремисты. Это слабые, нелепые, мало приспособленные к жизни люди. Личные качества отбрасывают их на дно жизни при любом политическом строе. Они и рвутся к революциям потому, что неспособны жить в нормальном мире. А построив какой-то другой, жить в нем тоже окажутся неспособны.

Россия оказалась «слабым звеном» того Старого Мира, который существовал до Первой мировой войны. Ее правительство прямо виновато в том, что революционные группы оказались в стране столь многочисленными, сильными и привлекательными для населения.