Дмитрий Волкогонов - Ленин: политический портрет. Кн. 2.

Ленин, будучи главой правительства, искренне верит, что его указания могут являться прямым основанием для приговора. Мягкого или жестокого, но решения судьбы конкретного человека. В его сознании это как раз значит "действовать по-революционному". В телеграмме Евгении Богдановне Бош (которая в своих воспоминаниях умиляется, что Владимир Ильич и Надежда Константиновна однажды пригласили ее к себе "чай пить") Ленин требует "сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города". В том же ключе рекомендует Уншлихту и Сталину за разворовывание народного добра: "…поимка нескольких случаев и расстрел…".

С тех пор в нашей стране столько людей посадили в концлагеря, стольких расстреляли, а "сомнительных" не убавилось и количество воров едва ли сократилось.

Ленин прожил мало, чтобы проанализировать всю эту криминальную статистику за более длительный период, нежели первые семь лет советской власти. Но ясно одно — ставка на жестокие, революционные меры себя не оправдала. Общество, основанное на насилии, страхе наказания, угрозе репрессий, несправедливых законах, не в состоянии избавиться от извечных человеческих пороков. Не избавились от них и демократические системы, но, по крайней мере, сам термин "права человека" не был под запретом, как в государстве, основателем которого был Ленин.

Интеллект Ленина, как мощная мыслящая политическая "машина", включил без остатка правосознание в революционную методологию мышления и действия. Хотел того или нет юрист Ленин, но его практические шаги на этом поприще лишь демонстрировали иллюзорность большевистского права.

Следует отметить еще один момент. Пока Ленин был в тихой и спокойной Швейцарии, он убедительно критиковал аграрные прения в Думе, разносил П.Н.Милюкова за "приукрашивание крепостничества", предсказывал, что при социализме "способ Рамсея" в промышленности позволит сократить рабочий день до менее чем 7 часов, возмущался полицейскими гонениями царизма… Но стоило прийти к власти этому эмигранту, как "полицейские гонения царизма" показались детскими забавами перед ужасами пролетарской диктатуры.

Повествуя о Цезаре, его гибели, летописец изрек: "То, что назначено судьбой, бывает не столько неожиданным, сколько неотвратимым". То, что произошло в России в октябре 1917 года и позже, можно было предсказать. Это , вчастности, делали Плеханов и меньшевики, Милюков и кадеты. Секта большевистских подпольщиков, выросшая вгрозную партию, не могла изначально дать что-либо хорошее России. Но исторически так сложилось, что все сценарии будущего, родившиеся в голове вождя этой партии, постоянно менявшиеся, уточнявшиеся, стали программой разрушения великой страны, пытавшейся в феврале 1917 года выйти на столбовую дорогу цивилизации.

Каковы философские особенности интеллекта Ленина? Ведь все мы, и автор настоящей книги в том числе, в свое время утверждали в своей догматической слепоте, что автор "Материализма и эмпириокритицизма" — крупнейший философ XX века.

Эта ленинская работа, написанная в 1908 году, не будь ее автор лидером тех сил, которые "потрясли весь мир", на долгие десятилетия была бы малозаметной книжкой, о которой бы знали и помнили лишь самые узкие специалисты в области гносеологии. Я думаю, что даже эти специалисты не рискнули бы поставить этот труд в один ряд с книгами русских философов того времени: Н.А.Бердяева, отца С.Булгакова, С.Л.Франка, Л.П.Карсавина, Н.О.Лосского, Ф.А.Степуна, И.А.Ильина, О.П.Флоренского и некоторых других.

Профессор В.В.Зеньковский из Богословского православного института в Париже в своей фундаментальной двухтомной "Истории русской философии" пишет: "Философские интересы Ленина сосредоточивались почти исключительно на вопросах философии истории — все остальное его интересовало лишь в той мере, в какой те или иные учения в теории могли влиять на философию истории. Но и в философии истории Ленин раз на всю жизнь принял построения Маркса — и уже ничто вне их его не интересовало. Эта внутренняя узость, присущая изначально Ленину, превращает его философские писания в своеобразную схоластику (в дурном смысле слова). Все, что "соответствует" позиции диалектического материализма, укрепляет ее, — приемлется без оговорок; все, что не соответствует, — отбрасывается только по этому признак у".

Зеньковский не сгустил краски. Он лишь подтвердил то, что писал сам Ленин в своем философском труде: "Идя по пути Марксовой теории, мы будем приближаться к объективной истине все больше и больше (никогда не исчерпывая ее); идя же по всякому другому пути, мы не можем прийти ни к чему, кроме путаниц и лжи".

Другими словами, философы и ученые фактически лишь те, кто придерживается марксистской методологии. Абсурдность такого вывода сразу обесценивает ленинские философские изыскания, хотя в области гносеологии есть некоторые положения, сформулированные В.И.Ульяновым, которые идут в русле общепринятого научного знания. Но сама категоричность выводов, что является фирменным стилем Ленина как политика, организатора и философа, вызывает внутреннее сопротивление.

Вся ленинская философия, по сути, имеет целью разделить мыслителей на "чистых" и "нечистых", материалистов и идеалистов. Именно для этого так много муссируется "основной вопрос философии", каковым он едва ли является и лишь придает привкус пропагандистского, даже классового деления в области общественной мысли. Думаю, действительная заслуга Ленина в этой области заключается в придании философии социального характера, но сделано это, к сожалению, с целью разделить "философов на два больших лагеря". Большевистскими призывами выглядят ленинские заклинания не верить ни одному буржуазному профессору в области философии. Ведь они — "ученые приказчики теологов".

Поражает настойчивость Ленина доказать, что та философская школа, которая допускает существование религии, не является научной. Если общенаучные рассуждения Ленина можно принимать или не принимать, считать их удачными или неудачными, что является обычным делом в философской литературе, то провозглашенный принцип партийности для философского анализа естествознания сразу выводит читателя за рамки науки в область идеологической борьбы и большевистских оценок.

Еще меньшее значение имеет труд "Философские тетради", представляющий ленинский конспект работ как ряда философов-классиков, так и менее известных ученых. Даже сам Ленин не придавал им самостоятельного значения, называя "тетрадками по философии", мыслями "для себя". Это комментарии и идеи, возникшие у внимательного и пристрастного читателя, каким был Ленин, "по поводу" прочитанного.