Леонид Фиалковский - Сталинградский апокалипсис. Танковая бригада в аду

Получили команду разгрузить эшелон и рассредоточить технику, так как мы были удобной мишенью для авиации противника. Необходимо было срочно соорудить разгрузочную площадку. Вокруг росли вековые лиственные деревья, неподалеку стояла сосновая роща. Свалили несколько десятков деревьев. На руках по бревнам спустили с платформы две бортовые машины, на которых стали подвозить бревна из ближайшей рощи для сооружения разгрузочной площадки. На руках сгрузили два мотоцикла и кухню.

Во время разгрузки заметили, что мимо станции гражданские несут сумки и мешки с банками консервов. Узнали, что рядом разрушен консервный завод, изготавливавший консервы с фаршированным перцем и рисом в томате в стеклянных пол-литровых банках. И здесь красноармейцы не упустили случай. Стали просачиваться на территорию завода и «осваивать» его продукцию.

Администрации и рабочих не было видно. Старик-сторож прохаживался по территории и говорил солдатам: «Берите, пользуйтесь. Завод не работает. Остановите немцев — восстановим, пропустите — пусть лучше нашим достанется».

Вскоре банки с консервами оказались у многих в вещмешках. Ходили небольшими группами. Когда узнали, что взяли под арест красноармейцев за патоку, вылазки прекратились. Не без ведома старшины Николаева Мезенцев одним рейсом привез машину с ящиками консервов, которые сгрузил недалеко от эшелона, пока сооружали разгрузочную площадку.

Люди столкнулись с проявлениями войны: разбитая станция, консервный завод. Догорали платформы, вагоны. Бесхозная патока, консервы — бери, кому надо. Поведением людей руководила стихия, в какой-то степени вседозволенность. Надлом устоявшихся устоев, заведенного порядка, проявление низменных инстинктов, анархических повадок. Гражданское население стало тащить государственное имущество. Занялись этим и наши военнослужащие. Не организовали сохранность его, а стали расхищать. И враг еще далеко, и мысли не было о возможности захвата им этой территории. Что же происходит?

Следующий эпизод отрезвил людей, вернул их к реальной действительности. Привлек внимание возникший над нами воздушный бой. Сначала услышали гул и увидели, как на два наших истребителя вывалился из-за облака «мессершмитт» с характерным свистящим звуком, и после прозвучавших нескольких коротких очередей задний начал падать к земле с длинным шлейфом черного дыма. От самолета отделился летчик, раскрыл парашют. Немецкий истребитель сделал круг и расстрелял пулеметной очередью летчика. Видно было, как тело его повисло, стало неподвижным. Парашют относило далеко в сторону.

Воздушный бой этим не кончился. Видно, немецкий летчик увлекся, и этим воспользовался наш второй истребитель.

Немец также выбросился с парашютом. Меня вместе с группой вооруженных красноармейцев на бортовой машине послали к месту падения нашего летчика. Захватил с собой санитарную сумку и носилки. На мотоцикле с вооруженными автоматчиками поехали за немцем.

Наш летчик был мертв. Грудная клетка, живот в сквозных ранениях. Юноша, почти мальчик в военной форме с двумя кубиками в петлицах. Всех нас потрясла эта смерть-гибель мальчика-воина. Положили тело летчика на носилки, погрузили на машину и отправились к месту падения самолета в надежде что-нибудь там подобрать, но взрыв остановил нас. Мы развернулись и поехали к месту падения немецкого летчика. Это почти по дороге.

Я сказал, что изучал в школе немецкий язык и смогу с немцем изъясняться. Кстати, его задержали гражданские, также наблюдавшие за воздушным боем. Они его разоружили, хорошо помяли при этом, что было видно по синякам на лице и разорванной одежде.

Лежал немец на земле на какой-то телогрейке. Руки связаны за спиной. На шее крест. На груди какие-то значки или медали.

Окружающие сказали, что у него что-то с ногой — перелом или вывих голеностопного сустава — стоять он не может. Я спросил, не нуждается ли он в медицинской помощи, показав для убедительности санитарную сумку. Он повел головой из стороны в сторону, отвернулся и ничего не сказал. Пытался посмотреть ногу — не дал, выругался, как я понял. На вопрос, откуда вылетел на задание, где стоит его часть, надменно процедил сквозь зубы, что русской свинье ничего не скажет и кончайте со мной. Держал себя очень высокомерно, заносчиво. Нам тогда стало ясно, с каким врагом мы будем иметь дело. Немецкий самолет догорал. Подъехала еще одна наша машина с красноармейцами и командиром роты. Связанного немца положили в ту же машину, где лежало тело убитого им летчика, выделили охрану и уехали в поисках летной части.

После обеда построили личный состав роты. Очень гневно выступил Михайловский.

— Впредь за подобные нарушения буду действовать по законам военного времени — предавать суду военного трибунала. Люди гибнут, защищая Родину. Только что видели гибель нашего летчика. А вы занялись мародерством?!

Прибыли представители штаба бригады, которые должны были везти подразделения в новые районы сосредоточения. Первоначальные планы пришлось изменить.

Еще ночью, до рассвета, роту вытянули в походную колонну. Догрузили машины оставшимся имуществом из эшелона. В конце колонны поставили группу инженерно-технического обеспечения. И меня туда определили и указали место на открытой бортовой машине с запчастями.

Наш путь лежал через степь — безводную, выжженную многодневной жарой. В трещинах пересохшая земля, давно не знавшая дождя, нещадно палило солнце. Тучи пыли, поднятые машинами, закрывали дорогу и пространство вокруг. Пыль и песок попадали в нос, уши, глаза, хрустели на зубах. Мучила жажда. Колодцы по пути нашего следования были пусты: высохли или вычерпаны. Ехали быстро.

В полдень сделали привал для завтрака у глубокого оврага, проросшего кустарником. На дне оврага протекал измельчавший ручеек.

Перво-наперво бросились осваивать кусты. Оказалось, что у многих расстройство кишечника. Медикаментов, вяжущих и дезинфицирующих, у меня оставалось мало. Приготовил марганцовку и давал каждому по стакану.

К вечеру приехали в станицу Мариновка. Богатое казацкое село. Жили там зажиточно. Дома добротные, из кирпича и дерева. Сады, заборы. Мужчин почти не было. Женщины, старики, дети.

В станице стояла наша кухня с готовым обедом или ужином. Расположились на ночлег в машинах и домах. Некоторые организовали посиделки с молодухами и самогоном. Меня пригласил старшина Николаев. За столом уже сидела компания: наши воентехники, старшины и казачки. На столе стояли бутылки с самогоном. Разнообразная домашняя закуска и наши злосчастные консервы. Вокруг крутились дети. Женщины поделились своими заботами, тоской по ближним, которые где-то воевали, если еще были в живых. По-женски сочувствовали. Эти совершенно чужие и незнакомые люди стали чем-то близки нам. Они понимали, что фронт приближается к их станице. Спрашивали, как мы могли допустить врага до Дона? Где наша сила? Допустимо ли, чтобы он дошел до Волги? Это же конец всему. На что им решиться без мужиков? Некоторые в голос плакали. Что мы могли им ответить?