Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

— Скорее всего, на юг. Вот увидишь: доберемся до Средней России и товарняк повернет на юг. Возможен и другой вариант: Сталин — с помощью Жукова! — убрал немцев от Москвы, и теперь решил вызволить Ленинград. Как только прибудем в Москву — получим оружие, сядем в самолеты и через несколько часов вступим в бой.

— Ну, это уже Жюль Верн.

Не обращая внимания, Юрка начал, как всегда, проигрывать варианты:

— Мы с тобой пропустили два фронта: Калининский и Западный. А может, чем черт не шутит, мы понадобились Жукову? Отогнал немцев от Москвы и задумал погнать их дальше — до Берлина, а Сталин поддержал идею. Печать, правда, называет эти два фронта самыми тихими. Сомнительное клише: «бои местного значения» — напоминает ситуацию у Ремарка. Ты читал «На Западном фронте без перемен»?

Я кивнул:

— Страшное дело! Неужели и нас ждет подобное?

— Сомневаюсь, — задумчиво возразил Юрка.

— Почему? Война она и есть война, пощады ждать никому не приходится.

— Тут ты прав. Осенью сорок первого на Урал стали привозить тяжелораненых, чудом вырвавшихся из окружения. Нас, окончивших школу, направили на один месяц в госпитали. Там я такого насмотрелся и наслушался — хоть стреляйся! Но я все равно рвался на фронт — отомстить за всех. Что ни боец — герой нашего времени! То, что перенесли эти люди в первые дни боев, не сравнить с переживаниями героев Ремарка. Тогда, в Первую мировую, царствовала пехота — в атаках и контратаках протыкали штыками животы друг другу. Не то сейчас. Куда страшнее! Бомбовые удары авиации, мощная артиллерия…

— И командует всем — твой любимец Жуков!

— Почему мой? Его высоко ценит Сталин. Жуков — мощный генерал, уже спас Москву и Ленинград. Все так считают, не только мы, весь мир.

— Как Кутузов?

— Ну, тогда война была другой, трудно сравнивать. Я подсчитал, за сколько дней Наполеон добрался от Немана до Москвы. Не поверишь! Французы пешком, их было больше четырехсот тысяч, на конях — только кавалерия, офицеры и генералы, а у Москвы оказались быстрее, чем немецкие танки.

— Это я понимаю. Это потому, что Кутузов заманивал Наполеона и до Бородина не дрался по-настоящему. А мы с первого дня — хоть и отступали, но бились до последнего, один Смоленск чего стоит — два месяца держал немцев.

Ночь, перестук колес… Вроде бы засыпаем… Ворочаюсь, опять эти вопросы, никак не могу от них отмахнуться: почему Юрка знает больше меня, почему глубже и самостоятельнее мыслит, почему он образованнее меня?..

Я не получил систематического образования. Но это я понимаю сегодня. Все мои школьные годы мы с мамой мотались следом за отцом — как говорили в тридцатые, — «куда партия пошлет». Это было время огромных перемен в жизни страны; менялось и обучение: без конца изменяли программы, реформировали русские школы в украинские и наоборот. Да и сам я был порядочным лентяем — футбол летом, коньки зимой занимали больше времени, чем задачки и правописание, учился «чему-нибудь и как-нибудь». А папе было не до меня: он строил коммунизм. Заботилась обо мне мама — мой добрый ангел. Она старалась подыскать мне учителей по немецкому языку, музыке. В то время это было просто: еще сохранились остатки старой русской интеллигенции, люди эти жили скверно, боязливо, часто без работы и куска хлеба. Лишь в тридцать шестом государство милостиво разрешило принимать их на работу. Жалею ли я сейчас, что прозевал и музыку, и немецкий? Очень! Наверное, свою роль сыграла и излишняя мягкость родителей, их неумение убедить или даже заставить учиться как следует, сесть за рояль, овладеть языком. А может быть, дело во мне самом, моем внутреннем сопротивлении всякому нажиму. И родители это поняли?.. С детских лет и по сей день мне кажется, что во мне живет кто-то еще, кто постоянно укоряет меня, никак не хочет понять меня и моих поступков. Возможно, в этой «язве» причина сомнений, неуверенности, которые преследовали меня с юности?.. Как от них избавиться, я не знаю до сих пор.

14 мая.Казань. Восьмой день в пути. Пересекли величественную Волгу. Все чаще встречаем необычные эшелоны — на восток из Центральной России везут целые заводы, люди спят прямо на платформах у машин, станков.

Набили животы гороховым супом. Готовь противогазы!

Моя очередь идти за водой. Надеваю на себя больше десятка фляжек, быстро добираюсь до кранов водокачки. Вдруг за спиной знакомый голос. Кто бы подумал — Юлик Герц! Он тоже пришел за водой. Подождал его, чуть поговорили. Юлик, как всегда, съязвил:

— То, что нас досрочно выпихнули на фронт, — мысль, не лишенная смысла. За это нам, курсантам-тюменцам, поставят самый большой памятник!

Я возмутился:

— Не понимаю, о чем ты?! Всегда говоришь не то, что думаешь! Я верю в победу! И в возвращение тоже верю!

— Оптимист, завидую. Ты не представляешь, что ждет нас.

— Зато тебе доложили! Ладно, не каркай!

Курсанты-тюменцы. 1942 г.

Но Юлик не был бы Юликом, если бы не пошутил на прощание:

— До встречи на том свете!

16 мая.Заканчивался десятый день, как мы в дороге. Ночь. Спать неохота, давят мысли. Юрка тоже не спит. Начинается разговор.

— Всего десять дней прошло, а никто уже и не вспоминает об училище.

— Чего о нем вспоминать, — вяло возразил Юрка.

— Так, да не так. Казарма…

— О казарме не говори! — вдруг вскинулся Юрка. — Сборище картежников и мелких воришек! И мы пойдем с ними в бой! Они и своих, даже мертвых, обворуют!

— Юрка, нельзя быть таким нетерпимым. Конечно, казарма есть казарма, никто не спорит; дома, понятно, уютнее. Зато в училище раскрылись твои штабные способности, ты ведь и не подозревал о них.

— Не будем спорить. Фронт нас рассудит. Только знай: я — человек не армейский, я без свободы выбора жить не могу, а в армии какой выбор? Налево, направо, вперед! Сейчас война — это совсем иное дело, воевать буду честно. Но надо понимать: если умение командовать зависит только от умения подчиняться, из такого командира может получиться только исполнитель, лидер — никогда!

— Но, Юрка, ведь не всякий способен стать лидером. А на фронте я бы хотел, чтобы рядом был просто опытный человек, знающий что к чему, а по-твоему — всего лишь исполнитель.

— Тут ты прав. Но кто-то ведь должен брать на себя ответственность и отдавать приказы, от которых зависит результат сражения.

— А ты, Юрка, становишься прямо-таки максималистом.

Разговор меня разозлил, но и навел на размышления, подсказал несколько добрых мыслей об училище. Решил их записать, чтобы не забыть.

О казарма!

Первая встреча с тобой не принесла радости. Не в один день я привык к тебе и оценил то, чем ты стала в моей жизни.