Борис Горбачевский - Ржевская мясорубка. Время отваги. Задача — выжить!

— Товарищ полковник, — попросил я, — уделите мне еще несколько минут. Молодые солдаты и офицеры хотят больше знать о полковом командире, — пожалуйста, расскажите о себе.

— Понимаю вас. Постараюсь, — сказал полковник. — Во время Первой мировой я закончил Александровское военное училище. Выпущен прапорщиком. В конце войны стал поручиком, командовал батальоном. После Октября перешел на сторону большевиков. Воевал в Гражданскую. После ранения и госпиталя послали в Туркестан — три года боролся с басмачами. Служил на Севере, участвовал в Финской кампании. В сорок первом защищал Москву. Служил в 16-й армии Рокоссовского, что считаю за честь для себя. Был тяжело ранен. После госпиталя направили в 220-ю дивизию. За битву под Москвой награжден орденом Красного Знамени. Вот, вкратце, и все. Не знаю, удовлетворит ли вас сказанное.

— Вполне, товарищ полковник. Большое спасибо.

На этом мы расстались.

В политчасти Михалыч, выслушав мой рассказ, дополнил биографию комполка. После Гражданской войны Разумовского как старого спеца понизили в должности и для проверки послали воевать с басмачами. В 1938-м репрессировали. Через два года выпустили и направили на Север.

Разговор меня вдохновил: этот военачальник, скорее всего, не ограничится словами, не зря он что-то записывал в блокнот. Невольно я сравнивал комполка и его комиссара. Скромный сельский учитель, как быстро Груздев вошел в новую роль и переменился. Парторга не интересовало, что думают о нем командиры, тем более бойцы, — он сам есть высшая политическая власть и совесть полка. Убеждать его в чем-то было бесполезно, и я никогда бы не стал говорить с ним так откровенно, как с Разумовским.

В начале февраля произошло событие, взволновавшее не только полк, но и дивизию. Полковник Разумовский получил приказ: срочно, за неделю, любой ценой добыть «языка»-офицера. Требовалось выяснить точные данные о противнике на другом берегу, его боевые возможности и ближайшие планы.

Полковые разведчики каждую, ночь выходили на задание, но добраться до траншей немцев, как ни старались, не удавалось. То же происходило в других полках дивизии. Комдив генерал Поплавский считал, что это неспроста: видимо, противник делает все возможное, чтобы сохранить свой предстоящий отход в тайне, максимально оторваться от «Советов» и успеть закрепиться на новых позициях. У комдива родилась идея: расширить сеть поимки «языка» на все полки, привлечь к разведке храбрецов-офицеров. Он сам объезжал полки и встречался с добровольцами. В нашем полку комдиву представили восьмерых офицеров, отобранных Разумовским и Груздевым. Я оказался в великолепной восьмерке, скорее всего меня включили как комсорга. Генерал не стал терять времени на пламенные призывы, обратился к нам с конкретным предложением.

— Ребята, — сказал он просто, — нужен «язык». Помогите! Надо притащить немецкого офицера. Кто это сделает, будет представлен к правительственной награде. Кроме того, захотите бабу — получите. Пожелаете отпуск к матери — дадим. Водки получите сколько захотите. На вас вся надежда! «Язык» необходим позарез и срочно. Отберите себе добровольцев и действуйте. Штаб полка и политчасть вам помогут. Вопросы есть?

Вопросов не было. Практика в подобных ситуациях давно сложилась: добыли «языка» — награждение, как правило медалями; возвратились без «языка», но с какими-либо документами — награды не жди.

Кто в двадцать лет не мечтает выполнить долг перед Родиной?! Прославиться! Глядя на украшенный орденами френч генерала, и мы грезили славой. В то время ордена и медали ценились очень высоко — были в чести.

Вернувшись с войны, мы с гордостью носили на военных гимнастерках без погон, на цивильных пиджаках боевые награды. Благодаря им мы пользовались известными льготами, установленными еще в довоенный период. Например, получали небольшую сумму денег на табачок, имели право на бесплатный проезд — раз в год в любой конец страны, туда и обратно по железной дороге или на водном транспорте; полагалась сниженная плата за квартиру и пр. Для нас, фронтовиков, все это было важно.

И вдруг после войны правительство, якобы по нашей просьбе, лишило нас всех льгот. Мы понимали: страна находится в тяжелом положении, надо скорее восстанавливать города, заводы, больницы, школы, библиотеки, — все разрушено, сожжено, изгажено, а средств у государства не так много. Но тут возникали два моральных фактора. Во-первых, мы ни о чем никого не просили! Если бы государство честно обратилось к нам: мол, вас, фронтовиков, много (нас тогда еще не называли «ветеранами»), извините, не хватает средств, поэтому поддержите государство, добровольно откажитесь на какое-то время от всех льгот. Не сомневаюсь, все согласились бы. Но так обращаться с нами, как поступила власть, — бесчестно!

Во-вторых, между государством и его гражданами необходимы честные, на основе закона, отношения. Какая простая истина! Хотя в послевоенное время мы еще не понимали этих «тонкостей». Но почувствовали. Во время войны нас призывали на подвиг от имени Родины, Сталина. Мы шли вперед, не жалея жизней, шли вперед ради спасения Отечества. От имени Отечества нам вручали награды, кому — посмертно, кому — живому. Но вот закончилась война, и мы стали не нужны своему Отечеству… Вот почему — в знак протеста! — ежегодно 9 Мая, в День Победы, я надеваю лишь одну дорогую для меня солдатскую медаль «За отвагу», полученную под Ржевом.

Еще один момент, который оказался для многих из фронтовиков неожиданным и психологически сложным. Придя с войны, мы ожидали увидеть обновленное общество, более свободное, демократичное. Мы — победители! То, что нас ждало в городах и особенно в деревнях, многих повергло в шок. Но это уже другая тема…

Обращение генерала пришлось всем по душе, офицеры шутили:

— Орден — хорошо! Но хорошая баба — не хуже!

— А уж куда лучше — и медаль, и бабу!

Я смотрел на генерала Поплавского, слушал, и все больше он привлекал меня. Не только своей спокойной, дружеской манерой общения, четкой речью, но и внешним видом. Ладно сложенный, с задорным носом на открытом лице, руки — кузнеца-молотобойца. Слова его звучали искренне, честно, и каждый из нас понимал значение того, о чем говорил генерал, для будущих успешных действий дивизии, даже армии.

Нельзя не сказать и еще об одном обстоятельстве. Мы не были разведчиками-профессионалами, поэтому просьба генерала вызвала в наших сердцах особый азарт. Мы были молоды, крепки и в той поре жизни, когда казалось, что все по плечу. Наконец, мы имели фронтовой опыт, а значит, не осрамимся, — в этом никто не сомневался.