Александр Шубин - 10 мифов Советской страны

В марте 1930 г., во время сталинского отступления на поле коллективизации, Троцкий, естественно, возложил на сталинскую фракцию ответственность за провал: «Все, что проповедовалось годами против оппозиции, якобы не признававшей этого, — о „смычке“, о необходимости правильной политики по отношению к крестьянству, вдруг оказалось забыто, или, вернее, превращено в свою противоположность… Как уже не раз бывало в истории, хвостизм превратился в свою противоположность — в авантюризм». [250] РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 571. Л. 1.

Это означало, что разногласия Троцкого с правой оппозицией перед лицом сталинского скачка становились второстепенными. Главным было противоречие сталинского режима и всех остальных течений большевизма: абсолютный централизм, тоталитаризм и монолитность власти против внутрипартийного плюрализма и умеренного авторитаризма.

Троцкий из эмиграции наиболее откровенно формулировал задачу: необходимо «отделение здорового от больного, очистка от мусора и грязи» [251] «Бюллетень оппозиции». 1932. № 31. С. 13. в бюрократических коридорах. Это требование вряд ли могло понравиться партийным бонзам, настроенным антисталински. Но они были согласны с троцкистами в «программе — минимум»: необходимо «выполнить последний настойчивый совет Ленина — убрать Сталина». [252] Там же. 1932. № 27. С. 6. В этом контексте требование Троцкого звучит как чисто политическое. Но после того как требование «убрать Сталина» будет повторяться оппозиционными группами, Сталин станет трактовать его как террористический призыв.

Троцкий относился к терактам в СССР так же, как большевики к эсеровскому террору начала века, — с сочувствием. Это симптом разложения режима, приближения революции. Но «сами по себе террористические акты меньше всего способны опрокинуть бонапартистскую олигархию». [253] Троцкий Л. Что такое СССР и куда он идет. С. 290.

В октябре 1933 г. Троцкий отказывается от борьбы за изменение партийного режима легальным политическим путем: «Для устранения правящей клики не осталось никаких нормальных, „конституционных“ путей. Заставить бюрократию передать власть в руки пролетарского авангарда можно только силой». [254] «Бюллетень оппозиции». 1933. № 36–37. С. 9. Это означало начало подготовки антисталинской революции или переворота. При этом революция не должна была сломать «социалистические элементы хозяйства» и структуры «диктатуры пролетариата», которые, по мнению Троцкого, все еще сохранялись в СССР наряду с бюрократической диктатурой. Троцкий не мог рассчитывать на поддержку партбоссов и снова надеялся на перемены, связанные с мировыми потрясениями. «Как и в странах фашизма, толчок к революционному движению советских рабочих дадут, вероятно, внешние события», [255] Там же. 1938. № 66–67. С. 15. — говорилось в документах IV Интернационала, организованного Троцким. Из подобных высказываний (а возможно — и более откровенных обсуждений троцкистов в узком кругу) Сталин сделал вывод, что Троцкий готов приложить руку к этому поражению.

На следствии перед процессом 1938 г. Бухарин утверждал: «Радек мне говорил, что Троцкий считает основным шансом прихода блока к власти поражение СССР в войне с Германией и Японией и предлагает после этого поражения отдать Германии Украину, а Японии — Дальний Восток. Радек мне сообщил об этом в 1934 г. …» [256] Судебный отчет по делу Антисоветского «право-троцкистского блока», рассмотренному Военной коллегией Верховного суда Союза ССР 2–13 марта 1938 г. М., 1938. С. 15. Что это, выдумка или интерпретация? Если интерпретация, то о чем говорили Троцкий и его сторонники, а потом Радек и Бухарин? Для того чтобы понять логику обсуждений в оппозиционных и эмигрантских коммунистических кругах, достаточно вспомнить об опыте большевиков 1917–1918 гг. и спорах 20–х гг. Если Сталин потерпит поражение в войне, то это приведет к его падению и возвращению к власти большевистской или левосоциалистической коалиции. Для укрепления новой власти, как и в 1918 г., придется заключить с немцами (а теперь еще и с японцами) «похабный мир», придется предоставить самостоятельность Украине и фактически отдать ее немцам. А потом, укрепившись, вызвав в Германии революцию, вернуть все упущенное с прибытком. Это уже проходили. Противники Сталина могли говорить о вынужденных мерах в случае поражения (это вполне соответствует открытой позиции Троцкого). Сталин заставил Бухарина и других подсудимых признавать, что они желали делать уступки врагам СССР. Но даже на процессе Бухарин говорил (в явном противоречии с тенденцией следствия): «Мы рассчитывали, что немцев надуем и это требование не выполним». [257] Там же. С. 203. Здесь тоже видны отголоски реальных бесед, соответствующих большевистской тактике времен революции.

Когда готовились процессы над противниками Сталина, из всего многообразия оппозиционных бесед «сценаристы» выбирали то, что в наибольшей степени компрометировало оппозиционеров. Но в копилке политического опыта большевиков был не только Брестский мир, но и Октябрьский переворот. К тому же в ЦК была группа людей, готовая выступить против Сталина. Но только при условии, если будет гарантия: за выступление против Сталина не арестуют в зале заседания. А для этого нужно взять зал под свою охрану.

Политический заговор нуждается для осуществления своих целей в силовом рычаге. Есть немало оснований считать, что и в РККА были «генералы» (даже не «сто прапорщиков»), обсуждавшие политические вопросы и надеявшиеся вмешаться в политическую борьбу. «Весь тридцать шестой год я прожила в Ленинграде… — вспоминала жена одного из арестованных военачальников Л. Брик. — И в это время я, чем дальше, тем больше, замечала, что по вечерам к Примакову приходили военные, запирались в его кабинете и сидели там допоздна. Может быть, они действительно собирались свалить тирана». [258] Семенов Ю. Ненаписанные романы. М., 1990. С. 183. Здесь необходимо напомнить, что закрытые встречи партийцев во внеслужебной обстановке строжайше не рекомендовались и воспринимались как фракционность. И тем не менее военные шли на риск, проводили такие встречи. Значит, и темы обсуждения были нелегальны.

Вспоминая об отношении сталинцев к военным, Каганович говорил: «Что многие из них носили у себя в портфеле жезл Наполеона — это несомненно. Тухачевский был, по всем данным, бонапартистских настроений. Способный человек. Мог претендовать». [259] Чуев Ф. Так говорил Каганович. С. 45.

Систематическая подготовка Большого террора началась с момента убийства Кирова 1 декабря 1934 г. Не вдаваясь здесь в действительные обстоятельства убийства Кирова, напомним, что бытуют три версии этого события: действовал одиночка, убийство было организовано Сталиным или оппозицией. На сегодняшний день нет убедительных доказательств, что убийство стало результатом заговора. Но современники этого не знали, и подозрение пало на «левых экстремистов», то есть на зиновьевскую группу, которая продолжала вести пропагандистскую работу в Ленинграде. Сталин либо воспользовался ситуацией, либо, на что указывает множество обстоятельств, сделал вывод, что началась охота на него и сталинцев в руководстве. И решил, что пора действовать решительно. [260] Подробнее см.: Шубин А. В. Вожди и заговорщики. Политическая борьба в СССР в 20–30–е гг. М., 2004. С. 271–287.