Сергей Кремлев - Россия и Германия - стравить ! (От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона)

Витте был лжив, лицемерен и склонен к актерству уже в силу обстоятельств своей карьеры с самих ранних ее этапов. И он был связан с банковским капиталом России, что автоматически означало - и с иностранным банковским капиталом, как патроном капитала "российского" (точнее петербургского).

По мере роста влияния Витте росло влияние на Россию этого внешнего капитала. Было, пожалуй, справедливо и об ратное: укреплялся в России иностранный капитал, укреплялся и Витте.

С какой это делалось целью? Ответ можно найти, пожалуй, в письме графа В. Коковцова Николаю II от 19 января 1914 года: "Граф Витте вносит все новые и новые, не возникавшие в Государственной думе предложения, явно рассчитанные на одно - разрушить то, что стоит до сих пор твердо, - наши финансы".

К политической биографии графа Витте можно подобрать одно ключевое слово: ЗАЙМЫ. А истинный синоним понятия иностранных займов для России был тоже единственный: ПАУ-ТИНА. Так что дифирамбы Тарле Сергей Юльевич не заслужил ни в малейшей степени. Его роль была всегда резко отрицательной и антинациональной. Конечно, исключением он не был - подобную роль играли почти все сановники царизма, связанные с финансами Российской империи и фигурировавшие на политической арене со второй половины XIX века вплоть до краха старой России в 1917 году.

Но Витте был исключителен в том смысле, что имел выдающееся влияние на процесс такого финансового закабаления Руси, при котором первоначальные займы вначале давали толчок русской экономике, а затем опустошали ее по классической кровососной схеме. Кроме того, займы шли во многом на покрытие военных приготовлений, то есть и здесь обеспечивали интересы не России, а Франции, а затем Антанты и США. На конец, займы помогали бороться с революцией - с законны ми требованиями народов России.

Тема займов в советской (и уж тем более в западной) историографии глубоко не рассматривалась, да и нам углубляться в нее сейчас не с руки. Но непосредственно к бьоркскому эпизоду примыкают и по времени, и по смыслу хлопоты Витте относительно международного займа 1906 года, имевшего главную подоплеку. Ту, о которой Витте говорил Нейцлину без обиняков: "Французы и правительство в первую очередь должны понять, что они все потеряют здесь, если у нас будет настоящая революция". Это - ценное признание. И оно полностью опровергает миф о том, что первая русская революция руководилась антироссийскими "еврейскими" кругами.

Сам Витте в воспоминаниях пишет о пребывании в Париже после возвращения из Портсмута в Европу в начале сентября 1905 года следующее: "Меня сопровождал г-н Нейцлин, директор банка Paris et Pays Bas, который являлся представителем синдиката французской группы для совершения русского займа без включения в этот синдикат еврейских банкирских домов, которые уклонялись от участия в русских займах со времени кишиневского погрома евреев, устроенного Плеве, несмотря на мои личные отношения с главою дома Ротшильдов, который всегда являлся главою синдиката по совершению русских займов, когда в нем принимали участие еврейские фирмы".

Если учесть, что в проведении русского займа 1906 года активно участвовал, например, Жак Гинцбург, заявления Витте представляются несерьезными. Но ведь и сам Нейцлин возглавлял отнюдь не антисемитскую банковскую группу. В нее входили: Лионский кредит (!), Парижско-Нидерландский банк. Национальная контора, Генеральное общество, банкирский дом Готтингера, другие менее крупные банки. В большинстве банков так называемой "русской группы" влияние еврейского капитала было или преобладающим, или по край ней мере существенным. Так что россказни как самого Витте, так и его биографов о том, что он несколько раз, в том числе через Артура Рафаловича, "безуспешно" зондировал настроения лондонских и парижских Ротшильдов, дают нам повод только лишний раз улыбнуться.

Ротшильды уходили из дела русских займов только для того, чтобы остаться. Остаться где прямо, а где и опосредованно, через дочерние или родственные банки, через участие в при былях Нобелей и других своих интернациональных партнеров по грабежу России.

Двуличие Витте не покинуло его и в конце жизни. В марте 1914 года "Новое время" опубликовало ряд бесед с "анонимным" русским государственным деятелем, в ком любой петербургский конторщик, не чуждый "политических рассуждений", легко узнавал нашего графа.

Так вот, Витте заявлял, что всегда считал, что главным рычагом русской иностранной политики является возможно более тесное соединение с Германией.

Дело войны было уже прочно налажено, клин между Россией и Германией был вбит основательно, и теперь Витте мог вновь затесаться в "германофилы" без риска помешать черному делу будущей войны. Возможно, преследовал Витте (и его патроны) еще одну цель. Весной 1914 года намечались переговоры с Германией о новом торговом договоре, и Витте твердо рассчитывал, что эта миссия будет возложена на него. И можно догадываться, как лучший друг французских банкиров Сер гей Юльевич постарался бы "укрепить" российско-германские торговые связи. Слава Богу - не вышло...

Показательно, что когда война началась, Витте осенью 1914 года очень хлопотал о публикации в "Историческом вестнике" своего доклада 1894 года об устройстве военного порта на Мурмане.

По Балтике до Лондона - 1300 километров, а от Мурмана, вокруг Скандинавии, - 3 000 километров. Понятно, что при скудости тогдашнего экономического развития русского Севера Мурманский порт был нужен России только на случай войны с Германией. И царь выбрал тогда вариант морской базы в Либаве. Теперь, когда притворяться уже не было смысла, весенний "германофил" торопился доказать, что он-де предвидел тевтонские козни еще за двадцать лет до их расцвета...

И своему бесстыжему хамелеонству Витте остался неизменно верным до конца, последовавшего в 1915 году.

Бьорке остался эпизодом, потому что был задуман его истинными творцами как эпизод. Вильгельм хотел видеть в нем поворот к новому порядку вещей, когда лидерство в Европе перешло бы от Англии к Германии, Николай, хотя и не сильный политическим умом и действием, но порой умеющий ситуацию понять, видел здесь стабильность для России.

Но силы, порождавшие деятелей типа Гольштейна и Вит те, с самого начала обеспечивали быстрый "взрыв" Бьоркских соглашений после того, как заблаговременно проведенный фитиль был подожжен и догорел до конца.

Конец идей Бьорке стал одновременно и логической точкой в попытках изменить движение от будущей европейской войны к возможному европейскому миру.

Конечно, Вильгельма отнюдь не стоит рассматривать лишь как жертву происков Гольштейна и подлинных патронов последнего. Импульсивность кайзера, его поверхностность и самоуверенность сыграли свою роль. Если бы он не ухватился за лукавую идею почти экспромтного договора под фанфары гвардейского экипажа и шампанское "поздних обедов", а разрабатывал жилу германо-русского союза вдумчиво, как серию убедительных бесед не за спиной Ламздорфа, России и Германии, а на фоне общего резкого и хорошо подготовленного перелома германских общественных настроений в пользу только и исключительно России, если бы все это подкреплялось еще и более активной кредитной политикой, то... Все могло бы пойти и в разрез с планами гольштейнов.