Сергей Кремлев - Россия и Германия - стравить ! (От Версаля Вильгельма к Версалю Вильсона)

Примерно в те же годы окончательно сложился и еще один серьезнейший фактор - финансовый, банковский капитал, активно сращенный с торговой и промышленной жизнью капиталистического мира и управляющий им.

Академик Е.В. Тарле в конце 1920-х годов в книге "Европа в эпоху империализма. 1871-1919 гг." писал: "Намечалась грандиозная внешняя борьба, столкновение самых гигантских сил, какие только видело человечество. Могущественно организованный финансовый капитал и в Англии, и во Франции, и в Германии, двигая, как марионетками, дипломатией, всюду пел систематически провокационную политику. Могущественные экономические силы более отсталых стран, вроде России и Италии, действовали в том же духе"...

Но... Но Евгений Викторович так и не пришел к генеральной, основополагающей мысли о том, что "столкновение самых гигантских сил" намечалось прежде всего государством, находившимся за океаном, что фактическую режиссуру в театре политических марионеток Золотого капитала играл Дядя Сэм.

Увы, не поняв этого, Тарле ошибся и во многом другом, увидев смертельного врага России в Германии, хотя именно она могла стать для России наиболее подходящим партнером по внешнем мире.

Ведь объединение Германии произошло не благодаря "железу и крови", по словам Бисмарка. Германию объединило стремление десятков миллионов немцев, осознавших, что их подлинная Родина - не Баден, Вюртемберг, Гессен или Дарм-штадт, а Германия, разобщенная на протяжении веков и поэтому на протяжении веков ослабленная. Теперь она объединялась, и в новой Европе очень многое зависело от того, как сложится судьба германо-российских связей. Именно их.

Наступали новые времена, и период от версальского триумфа Вильгельма до версальского триумфа Клемансо (только вот - Клемансо ли?) задал тон событиям на весь двадцатый пек. Поэтому нам просто необходимо, читатель, хотя бы "галопом проскочить по Европа" тех лет, чтобы разобраться в собственном времени.

Нет лучшего "романа" о молодом империализме, чем ленинский "Империализм как высшая стадия капитализма". Он полон фактов и цифр, которые никак нельзя назвать сухими - гак много в них слез, пота, крови, нефти и керосина, финансовых бурь, океанских вод, золотых дождей и водопадов политиканского красноречия. По накалу изображенных страстей страницы ленинского "романа" могут соперничать сразу с Шекспиром и Мольером одновременно. Возможно, читатели подумают, что я преувеличиваю? Отнюдь нет. Вот ведь и часто цитируемый Лениным, далеко не литературный берлинский журнал "Банк" считал, что "на международном рынке капиталов разыгрывается комедия, достойная пера Аристофана".

И этот же журнал не скрывал, каковы гонорары "актеров": "уступка в торговом договоре, угольная станция (то есть, лишний порт в далеких водах для заправки грузовых судов, а при необходимости - и дредноутов. - С.К.), постройка гавани, жирная концессия, заказ на пушки"...

А последнее становилось все более нужным. Почти одно временно с версальскими речами Вильгельма в 1872 году английский еврей Дизраэли, лидер аристократичных консерваторов, бывший и будущий премьер-министр Ее Королевского величества Виктории и будущий лорд Биконсфилд, выступал в Хрустальном дворце в Сайденхэме близ Лондона. Бывшее главное выставочное здание Всемирной Лондонской выставки 1851 года было насквозь пронизано солнцем, и это не метафора. Железный каркас дворца заполняли стеклянные плиты - он задумывался как символ светлого, обеспеченного новыми возможностями общества. Однако Британии этого лондонского солнца было уже мало. Для Дизраэли существовало лишь светило, обязанное не заходить над Британской империей, к расширению которой он и призывал. Друг Ротшильдов знал, что говорил, так же как и его преемник лорд Солсбери, разъяснявший новую колониальную политику так: "Раньше мы фактически были хозяевами Африки, не имея надобности устанавливать там протектораты или нечто подобное - просто в силу того, что мы господствовали на море".

Теперь приходилось расширять и формально закреплять свое присутствие, потому что господствовать хотел не только британский лев. К тому же к концу XIX века положение лордов хотя и было внешне прочным, но только внешне. Сесиль Родс (по имени которого долгое время часть Африки называлась "Родезия") говорил в 1895 году своему другу, журналисту Стэнду: "Я посетил вчера одно собрание безработных. Когда я послушал там дикие речи, которые были сплошным криком: "Хлеба, хлеба!" - я, идя домой и размышляя об увиденном, убедился более чем прежде в важности империализма. Мы должны завладеть новыми землями для помещения избытка населения, для приобретения новых областей сбыта товаров, производимых на фабриках и в рудниках. Империя есть вопрос желудка. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны стать империалистами"...

Родс, конечно, не договаривал, что если вы хотите быть империалистами, то вы обязательно должны хотеть и войны - империалистической, внешней. Во-первых, она быстро и на вечно помещает часть избытка населения в "новые земли" и обеспечивает быстрый оборот стали, меди, хлопка и солдатских пайков... Во-вторых, без такой войны не обойтись просто потому, что не одни ведь английские лорды задумывались над увиденным в рабочих кварталах. Давление масс начинала ощущать правящая элита всех развитых стран.

Во Франции крах Второй империи привел вначале к установлению не Третьей республики, а Парижской Коммуны. И после 1871 года понятие "версальцы" во Франции приобрело вполне определенное значение - это были те буржуазные войска, что пришли из Версаля в Париж и расстреляли надежды рабочих у стены кладбища Пер-Лашез. Остались могилы, однако не исчезли надежды и память. И поэтому у французских собратьев Родса по классу тоже болела голова о новых землях и рынках, тем более что они-то знали, что это такое - гражданская война.

Начинала постепенно закипать и Америка. 1-го мая 1886 года в Чикаго рабочие забастовали и вышли на демонстрацию с требованием восьмичасового рабочего дня. Взамен многие из них получили девять граммов свинца. Правда, первая "маевка" погоды еще не делала. Будущий президент США Теодор Рузвельт писал в том мае сестре Анне: "Мои здешние рабочие на ранчо - люди, занятые на изнурительной работе, их рабочий день длиннее, а заработная плата - не выше, чем у многих стачечников; но они американцы до мозга костей. Я бы хотел, чтобы они оказались со мной рядом против мятежников; мои люди хорошо стреляют и не знают страха".

Подход, впрочем, не отличался особой новизной даже для Америки. Президент Пенсильванской железной дороги Томас Скотт шестью годами ранее высказался следующим образом: "Покормите рабочих-забастовщиков пулеметными очередями в течение нескольких дней, и вы увидите, как они примут этот вид питания".