Михаил Барятинский - Танки ленд-лиза в бою

Такие сомнения, кстати сказать, возникали постоянно. В 1944 году разразился скандал, вызванный советской заявкой на поставку дополнительно 50 дизелей для морских охотников. Эта заявка вызвала некоторое напряжение у американцев, так как эти дизеля устанавливались на десантные плашкоуты, необходимые для высадки в Нормандии. В связи с этим один из офицеров американской миссии посетил советские верфи, для которых ранее уже заказывались такие дизеля. Там он обнаружил, что лишь три двигателя были установлены на кораблях, а остальные 123 ржавели за ненадобностью. После этого американцы захотели изучить потребность СССР в алюминии, никеле, меди и спирте, которые также были включены в заявку на дополнительные поставки в 1944 году. Но нарком внешней торговли далеко не в дипломатической форме отказал как в инспекции, так и в предоставлении требуемых материалов. Однако из других источников американцам стало известно, например, об использовании ленд-лизовского алюминия в качестве настилов на причалах и в товарных складах и о продаже Советским Союзом ленд-лизовских грузов в третьи страны. Тут, как говорится, комментарии излишни.

Что же касается возможностей союзников, то они были не безграничны, особенно в начальный период войны. Так, например, 30 июня 1941 года на стол госсекретаря США легла первая советская заявка на скорейшую поставку 3000 бомбардировщиков, такого же количества истребителей, 20 тыс. зенитных пушек, 50 тыс. тонн толуола, а также оборудования для военных предприятий на общую сумму 1837 млн. долларов! Основную часть этой суммы предполагалось оплатить в счет будущего 5-летнего льготного кредита, остальную часть — бартером. О распространении на СССР закона о ленд-лизе речь тогда ещё не шла.

Советская заявка поставила американцев в весьма затруднительное положение. Для ее выполнения им пришлось бы нарушить свои обязательства перед Великобританией и другими странами, сорвать расписание поставок и спешно перепрофилировать предприятия на выпуск недостающей или отсутствующей продукции. Даже полностью изъяв из армии США зенитные орудия всех калибров, советский запрос удалось бы удовлетворить лишь на треть! Ограниченным был и выпуск самолетов (в третьем квартале 1941 года в среднем 1700 в месяц), большая часть которых прямо с конвейера отправлялась в Великобританию. Для производства же запрашиваемого советской стороной высокооктанового бензина требовалось 2–3 года!

Третий момент заключался в утверждении «„харрикейны“ — дрянь», из которого вполне логично вытекал четвертый — «наши лётчики не любят». Оба этих момента имеет смысл рассматривать в комплексе. Слова «„харрикейны“ — дрянь» следует понимать фактически как оценку всего ленд-лиза, то есть как утверждение, что нам поставлялось одно старье, не нужное самим союзникам, а все новейшее и самое лучшее они оставляли себе. Насколько такое заявление справедливо, можно разобраться на примере того же пресловутого «Харрикейна».

Да, безусловно, по состоянию на 1941 год этот истребитель нельзя было считать самым современным. Да, «Спитфайр» был лучше, но их не хватало самим англичанам, а «харрикейнов» они могли поставить много и сделать это быстро. С другой стороны, идеальных самолетов, как, впрочем, и ничего другого, в мире не существует. Английский истребитель, например, по летно-техническим данным уступал советскому Як-1, но существенно превосходил И-15 и И-16, составлявшие львиную долю парка ВВС РККА в 1941 году и около 80 % парка истребительной авиации Северного фронта, куда в основном и поступали «харрикейны». Кроме того, все английские самолеты были оснащены радиостанциями, а по качеству сборки и технической надежности на порядок превосходили советские истребители любого типа. О том, насколько верно утверждение, что человек красит машину, а не машина человека, можно убедиться на примере 151-го крыла британских ВВС, воевавшего на советском Севере.

За два месяца пребывания крыла в СССР погода позволила нормально летать лишь одну неделю. Но и за этот короткий промежуток времени англичане успели отлично показать себя и свои самолёты. Соотношение потерь крыла и потерь противника составило 1: 15.

Ну а вопрос любви или не любви вообще сугубо субъективный. Ясное дело, что «Харрикейн» при первом знакомстве приходился не слишком по душе нашим летчикам: мало того что вся информация в кабине на английском языке, которого не знал никто (в отличие от наших дней в 1930-е годы наиболее изучаемым в СССР иностранным языком был немецкий), так ещё и все единицы измерения не метрические — футы, мили, галлоны и т. д. Алгоритм размещения приборов также не соответствовал принятому на советских самолётах. Абсолютно иной была и вся система эксплуатационного обслуживания самолета. Словом, этот перечень можно продолжать почти до бесконечности. Пересаживаясь с И-16 на «Харрикейн» или с Т-26 на «Валентайн», наши лётчики и танкисты испытывали морально-психологический шок от контакта с техникой, находившейся на более высоком уровне технической культуры, чем отечественная. Примерно такое же ощущение, правда, в меньшей степени (все-таки другое время), испытал каждый современный автомобилист, пересевший с отечественной автомашины на иномарку. Однако шок быстро проходит, втягиваешься, и обратно уже не хочется. Примерно то же самое происходило и во время войны: танкистов и лётчиков, «распробовавших» ленд-лизовскую технику, не особенно тянуло обратно на советскую.

Казалось бы, подтверждение этого можно найти в воспоминаниях ветеранов. Но не тут-то было. Найти объективную оценку ленд-лизовской техники в мемуарной литературе, издававшейся в советское время, попросту невозможно. При этом слово давалось исключительно тем людям, которые сталкивались с импортными машинами случайно, на короткое время. В итоге все сводилось к повторению штампов, описанных выше. С таким подходом можно столкнуться и в современной литературе. Вот несколько типичных примеров.

Вспоминает офицер-танкист Г. С. Шишкин: