Юрий Мухин - Уроки Великой Отечественной

Но началась война, её ждали и знали, что она начнётся 22 июня. Накануне на базе западных военных округов уже были созданы фронты, фронты объединены в направления, во главу направлений назначены командующие, а за день до войны, 21 июня, JI.3. Мехлиса вновь вернули в наркомат обороны и вновь назначили главным комиссаром Красной Армии.

Начались бои, и сразу выяснилось, что война идёт не так, как её обещали вести наши прославленные полководцы-единоначальники. Нет, Красная Армия не стала удирать от немцев, как поляки, не малодушничала, как французы или бельгийцы, но она отступала и отступала, оставляя немцам советскую территорию, советские города и сёла и советских людей. Мы уже немного познакомились с Мехлисом, как вы полагаете, где он был в это тяжелейшее время?

Правильно. В июне—июле он был на Западном фронте — там, где предатель, командующий фронтом генерал Павлов, открыл немцам путь на Москву, в августе — на Центральном, в сентябре—октябре — на Северо-Западном, в ноябре — в 30-й армии Западного фронта, в декабре—январе — на Волховском фронте.

А что он там делал? Где-нибудь во фронтовом штабе с глубокомысленным и мудрым видом пялился на нарисованные на карте стрелки, изображая из себя гениального деятеля из Москвы? Нет, он не конкурировал с полководцами — он занимался своей комиссарской работой.

Здесь трудно сказать, что во-первых, что во-вторых, начнём, пожалуй, с того, о чем я практически не встречал размышлений в воспоминаниях ни одного полководца, за исключением, пожалуй, воспоминаний генерала Горбатова и отчасти у Рокоссовского — Мехлис пытался найти способы воспитания храбрости Красной Армии, пытался найти способы возбуждения её мужества и стойкости в бою. Как пишет Ю. Рубцов, эта проблема всегда волновала Мехлиса. Ещё в 1940 году на совещании по военной идеологии он требовал от комиссаров и командиров:

«Армию, безусловно, необходимо воспитывать, чтобы она была уверена в своих силах. Армии надо прививать дух уверенности в свою мощь. Но это как небо от земли отличается от хвастовства о непобедимости Красной Армии».

«…Не популяризируются лучшие традиции русской армии, и все, относящееся к ней, огульно охаивается… В оценке действий царской армии процветает шаблон упрощенчества. Всех русских генералов до недавнего времени скопом зачисляли в тупицы и казнокрады. Забыты русские полководцы — Суворов, Кутузов, Багратион и другие, их военное искусство не показано в литературе и остается неизвестным командному составу».

А во время войны эта проблема выдвинулась в число главнейших. Ю. Рубцов сделал такие выписки из записей Мехлиса:

«Поражает, что за время этой тяжелой войны оказалось много предателей, что на первых порах боевых операций боеспособность наших частей оказалась не на должной высоте. Поражает то, что и до сих пор предательство — широко распространенное явление».

…«На войне плоть находит выражение в животном инстинкте — самосохранении, страхе перед смертью. Дух находит выражение в патриотическом чувстве защитника Родины. Между духом и плотью происходит подсознательная, а иногда и сознательная борьба. Если плоть возьмет верх над духом — перед нами вырастет трус. И наоборот».

Мехлис был беспощаден к трусам, но об этом чуть позже, однако он не был самодуром и не считал наказание панацеей на все случаи жизни. Рубцов цитирует:

«… Чем более дисциплина расшатана, тем к большим деспотичным мерам приходится прибегать для ее насаждения… которые не всегда дают положительные результаты», — как-то записал он. «Командира… надо обучать быть требовательным к подчиненным, быть властным. Тряпка-командир дисциплины держать не будет». «Но командир… должен быть справедливым отцом бойца. Не допускать незаконных репрессий, рукоприкладства, самосудов и сплошного мата». «Подчинять людей, не унижая их».

Отвлекусь. У Мехлиса был единственный сын Леонид, и сын был болен. Ю. Рубцов не сообщает, чем именно он болел, но поскольку с 1943 года при отъездах отца и матери (жена Мехлиса была военным врачом и служила в армейских госпиталях) Леонида приходилось помещать в специальные больницы, то, надо думать, что сын был болен основательно. Тем не менее отец писал ему с фронта: «Не забудь свои годы — надо окрепнуть и идти в армию, защищать родину… Пойдёшь в действующую армию и окрепнешь физически». И наконец: «Люби, родной сын, свою родину больше, чем свою мать и отца, больше, чем саму жизнь».

Но вернёмся к теме стойкости Красной Армии. Что конкретно мог сделать Мехлис в тех условиях? Все судят по себе, и он не исключение. Он — коммунист, он — комиссар, он видел, что в его присутствии солдаты чувствуют себя увереннее. Какой отсюда мог последовать вывод? Один — насытить фронт коммунистами и политработниками. И, как отмечает Рубцов, где бы ни был Мехлис, он начинал свою работу по укреплению войск с насыщения их политбойцами (добровольцами-коммунистами) и политработниками, энергично вычищая от последних тылы и посылая их поближе к фронту. Ю. Рубцов выписал из документов примеры отношения Мехлиса к вопросу, где должен быть комиссар:

«Урок кадровой работы уполномоченный Москвы преподал начальнику политуправления фронта П. И. Горохову: «Вы забрали из 4-й армии до двадцати политработников. Я говорил вам о двух типах руководителей — один разоряет подчиненные части и создает себе благополучие в бюрократическом аппарате, другой все лучшее отдает в полки и дивизии и создает полноценную армию. Вы поступили по типу первой группы руководителей. Немедленно откомандируйте в 4-ю армию всех взятых политработников. То же сделайте и по 52-й армии».

…На одном из заседаний Совета военно-политической пропаганды Мехлис рассказал о случае, когда немецкая рота форсировала реку Воронеж без единого выстрела с нашей стороны. Оказывается, в это время даже бойцы охранения ушли в тыл, на собрание. Такой сложился стиль: если комиссару полка надо поработать с агитаторами, он вместо того, чтобы идти в роты, собирал их у себя. Так же действовал секретарь комсомольского бюро. «Нужно воспитывать любовь не к тылу, а к фронту, к переднему краю», — резонно подчеркнул Мехлис, и дело это — политработников. Между тем начальника политотдела 141-й стрелковой дивизии больше двух недель не видели в полку, на участке которого немцы форсировали Воронеж. Начальник политотдела другой, 160-й стрелковой дивизии также предпочитал работать в тыловых частях, неделями не появляясь на переднем крае. Могут ли подобные политработники воспитать у подчиненных стойкость в бою, вселить в них мужество?»

В своих воспоминаниях Толконюк рассказывает, что Гордова сняли за расстрел политработника, который во время боя находился в тылу, и Толконюк полагал, что Мехлис потребовал снять Гордова с командования армией именно за это. Но Ю. Рубцов, сообщая, за что Мехлис требовал убрать из 33-й армии генерала Гордова, об этом эпизоде молчит, а это значит, что Мехлис в своём докладе Сталину об этом даже не упомянул, т. е. и в понимании Мехлиса, если политработник во время боя ошивается в тылу, то он ничего, кроме пули, не заслуживает. Мехлис был коммунистом, и его, судя по всему, до глубины души оскорбляла трусость негодяев с партбилетами: «Трус и паникёр с партийным или комсомольским билетом — самый худший враг, изменник родине и делу нашей большевистской партии, — вполне резонно констатировал Мехлис и требовал: — Немедленно изгонять из партии и комсомола и предавать суду военного трибунала». Ещё в июне 1941 года по требованию Мехлиса был отдан по суд и расстрелян полковой комиссар А.Б. Шленский, сбежавший с фронта в Прибалтике.