Ширер Уильям - Взлет и падение третьего рейха (Том 2)

"Итак, господа, - сказал он, - теперь я стану обращаться с вами так, как вы обращались со мной". Но повел он себя по-иному.

"Сдать оружие!" - скомандовал он и объявил тем, кто еще недавно держал его под арестом, что они арестованы. "Вы не посмеете требовать этого от меня, вашего бывшего начальника, - спокойно сказал Бек, доставая свой пистолет. - Я сам сделаю выводы из этой тяжкой ситуации". "Хорошо, только направляйте его на себя", - предупредил Фромм. Однако у блестяще воспитанного бывшего начальника генерального штаба в момент самого тяжкого в его жизни испытания не хватило воли, что сразу уронило его в глазах офицеров. "Я вспоминаю сейчас былые дни..." - начал было он, но Фромм резко оборвал его: "У нас нет времени выслушивать всякую чушь. Я прошу вас перестать болтать и сделать что-нибудь".

Бек так и поступил. Он нажал на курок, но пуля лишь поцарапала ему голову. Он тяжело опустился в кресло. Царапина слегка кровоточила. "Помогите пожилому человеку", - приказал Фромм двум молодым офицерам, но, когда они попытались отобрать пистолет, Бек воспротивился, попросив предоставить ему еще одну возможность. Фромм кивнул в знак согласия.

Затем он повернулся к остальным заговорщикам: "А вам, господа, если вы хотите что-нибудь написать, я даю еще несколько минут". Ольбрихт и Гепнер попросили бумаги и присели, чтобы написать своим женам короткие прощальные письма. Штауфенберг, Мерц, Хефтен и другие продолжали стоять молча. Фромм вышел из комнаты.

Он принял решение уничтожить этих людей и тем самым замести следы. Хотя он и отказался играть активную роль в заговоре, однако знал о его существовании, не один месяц укрывал убийц и никому не сообщал об их замыслах. Теперь же ему хотелось выслужиться, предстать перед Гитлером человеком, подавившим мятеж. Одного лишь не понимал Фромм - в глазах нацистских бандитов его решение было слишком запоздалым.

Он вернулся минут через пять и объявил от имени фюрера, что на заседании "трибунала" (доказательств, подтверждающих его проведение, нет) вынесены смертные приговоры четырем офицерам: полковнику генерального штаба Мерцу, генералу Ольбрихту, полковнику, имя которого он отныне не желает произносить (Штауфенбер-гу), и лейтенанту (Хефтену).

Два генерала - Ольбрихт и Гепнер все еще писали письма женам. Генерал Бек полулежал в кресле, лицо его было запачкано кровью, сочившейся из царапины, четыре офицера, приговоренные к смерти, стояли навытяжку.

"Итак, господа, - обратился Фромм к Ольбрихту и Гепнеру, - вы готовы? Я вынужден просить вас поторопиться, чтобы не осложнять положение остальных".

Гепнер закончил письмо и положил его на стол. Ольбрихт попросил конверт, вложил в него письмо и заклеил. Бек, пришедший наконец в себя, попросил другой пистолет. Рукав кителя Штауфенберга пропитался кровью. Его и его троих осужденных товарищей вывели наружу. Фромм приказал Гепнеру следовать за ними.

Внизу, во дворе, при тусклом свете затемненных фар армейского автомобиля четырех офицеров торопливо расстрелял взвод охраны. Очевидцы свидетельствуют, что все это происходило в суете, под крики охранников, спешивших укрыться от ожидавшегося воздушного налета, - английские самолеты бомбили в это лето Берлин почти каждую ночь. Перед смертью Штауфенберг крикнул: "Да здравствует священная Германия!"

Тем временем Фромм предложил генералу Гепнеру нечто вроде выбора. Три недели спустя Гепнер, над которым уже нависла тень виселицы, упомянул о нем перед Народным судом.

"Признаться, Гепнер, - сказал мне тогда Фромм, - все это причиняет мне боль. Мы были друзьями, как ты помнишь. Ты ввязался в это дело и должен отвечать за последствия. Ты готов последовать примеру Бека? Иначе я буду вынужден сейчас же арестовать тебя". Гепнер ответил, что он "не считает себя настолько виновным" и надеется оправдаться. "Понимаю", - ответил Фромм, пожимая ему руку. Гепнера отвезли в военную тюрьму в Моабите.

Когда его уводили, он услышал сквозь дверь, ведущую в другую комнату, утомленный голос Бека: "Если не получится и на этот раз, прошу вас помочь мне". Затем раздался выстрел из пистолета. Вторая попытка Бека застрелиться также не удалась. Фромм просунул голову в дверь и еще раз сказал офицеру: "Помогите пожилому человеку". Этот неизвестный офицер отказался нанести "удар милосердия", перепоручив потерявшего сознание от второго выстрела Бека сержанту, который оттащил его в сторону и прикончил выстрелом в шею.

Часы показывали за полночь. Единственный серьезно подготовленный мятеж, поднятый против Гитлера за одиннадцать с половиной лет существования третьего рейха, был подавлен за одиннадцать с половиной часов. Скорцени прибыл на Бендлерштрассе с бандой вооруженных эсэсовцев и прекратил дальнейшие экзекуции. Будучи полицейским, он хорошо понимал, что нельзя убивать тех, кто под пыткой может дать много ценных сведений о масштабах заговора. Поэтому, распорядившись надеть наручники на остальных заговорщиков, он отправил их в тюрьму гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе и поручил сыщикам собрать все обличительные документы, уничтожить которые у заговорщиков не хватило времени. Гиммлер, который прибыл в Берлин несколько раньше и временно развернул свой штаб в министерстве Геббельса, охраняемом частью батальона Ремера, связался по телефону с Гитлером и сообщил ему, что мятеж подавлен. Тем временем по Восточной Пруссии из Кенигсберга в Растенбург мчался автомобиль с радиостанцией, чтобы дать Гитлеру возможность выступить по радио с обращением, о котором радиостанция "Германия" предупреждала каждые несколько минут начиная с 9 часов.

Наконец около часа ночи хриплый голос Адольфа Гитлера разорвал тишину летней ночи.

"Мои немецкие товарищи! Я выступаю перед вами сегодня, во-первых, чтобы вы могли услышать мой голос и убедиться, что я жив и здоров, и, во-вторых, чтобы вы могли узнать о преступлении, беспрецедентном в истории Германии.

Совсем незначительная группа честолюбивых, безответственных и в то же время жестоких и глупых офицеров состряпали заговор, чтобы уничтожить меня и вместе со мной штаб верховного главнокомандования вермахта.

Бомба, подложенная полковником графом фон Штауфенбергом, взорвалась в двух метрах справа от меня. Взрывом были серьезно ранены мои верные и преданные сподвижники, один из которых погиб. Сам я остался совершенно невредим, если не считать нескольких незначительных царапин, ожогов и ссадин. Я рассматриваю это как подтверждение миссии, возложенной на меня провидением...

Круг этих узурпаторов очень узок и не имеет ничего общего с духом германского вермахта и прежде всего германского народа. Это банда преступных элементов, которые будут безжалостно уничтожены.