Артур Джилман - Сарацины: от древнейших времен до падения Багдада

Пока он изрекал эти гордые слова, завоеванные народы — берберы [74] Берберы были африканским народом неизвестного происхождения, упоминаемым в истории как ливийцы, ну- мидийцы или мавры. и прочие, зашли ему в тыл, и он счел необходимым поскорее развернуться на восток, к себе в Аравию. Но было уже поздно: противник окружил его армию на перевале Тегуда. Здесь, после отчаянной битвы, сарацины были наголову разбиты.

Дряхлевший Муавия все более задумывался о том, как бы еще при жизни передать свой трон Язиду. В 678 году он собрал жителей Дамаска, чтобы те принесли клятву на верность его сыну. За несколько лет до этого он советовался с Зиядом по поводу кандидатуры сына. Зияд напомнил, до какой степени юноша падок до наслаждений, и о том, чтобы стать Повелителем Правоверных и речи не могло быть. Внявший совету отец ждал еще три года после смерти Зияда, прежде чем решиться на долгожданный шаг. К тому же и у Язида привычки со временем стали меняться. И все- таки по крайней мере четверо отказались присягнуть молодому сыну халифа. То были Хусейн, сын Али, а также сыновья Аббаса, Омара и Зубейра. И так важно было мнение этих четверых, что Муавия приложил все усилия, чтобы заставить их переменить решение. Все были из Медины, за исключением слепого сына Абу-Бекра, который проживал в Мекке. Под предлогом посещения святых мест Муавия направился в Медину. По прибытии туда, он отправился к Хусейну и стал просить его присягнуть, но тот отказался — до тех, мол, пор, пока присягу не принесут остальные. Муавия обратился к каждому из остальных, но они ответили тем же, ибо ни один не решался отступиться от принятого решения первым. Огорченный своей неудачей, Муавия исполнил паломнические обряды и ни с чем возвратился к себе столицу. Он попытался перенести посох и трон халифа в Дамаск, но и от этих планов пришлось отказаться, так как сограждане возмутились, и даже случившееся в тот момент солнечное затмение было истолковано как знак гнева Аллаха.

Кончина халифа теперь была не за горами. Он призвал к себе сына и дал последние указания по поводу того, как надо править. Просил доверять аравитянам как фундаменту своей власти, воздавать должное сирийцам, изо всех сил сдерживать беспокойных жителей Ирака, уступая их требованиям. И заклинал сына остерегаться тех мужей из Медины, кто отказался принести ему клятву верности. Муавия умер весной 680 года и был похоронен в своей столице, которую успел превратить в гнездо немыслимой роскоши. При нем халифат полностью утратил простоту первых лет своего существования, а переезд из Мекки и Медины в богатый северный город повлек за собой совершенную перемену в характере самих халифов.

О величии Муавии было громогласно заявлено еще до того, как он стал халифом, и уже ничто — что бы он ни совершил — не шло в сравнение с той репутацией, которой наградили его летописцы. Измененный до основания уклад не пошел халифату на пользу. Он прибавил в размерах, однако увеличение площади государства не было преимуществом. Он оставил государство данником византийской империи, что было до крайности оскорбительно для гордого племени Курайшитов, к которому Муавия принадлежал.

Муавия первым стал сидя говорить в мечети с верующими. Он проявлял необычайную щедрость в отношении любимцев, делал богатые подарки Айше и Хасану. Он поощрял развитие письменности, на некоторых торговых трактах открыл конное почтовое сообщение.

Еще больше, чем при отце, изменился уклад в годы правления сына Язида. Последнего не оказалось рядом с умирающим, и, чтобы вызвать его из небольшого городка в земле Хомс или Эмеза, были посланы гонцы. Преемник халифа вступил во власть и занял его место в мечети, держа в руках саван Муавии и произнеся эклогу в его честь. Он прочел погребальные молитвы над мертвым телом, прежде чем оно упокоилось в могиле. Язид занял пост халифа без процедуры выборов и без лишнего шума. Но ему не суждено было мирно править. Сын Али Хусейн был жив, хотя Хасан к тому времени умер. Хусейн имел основания добиваться власти. Так же и Абдулла, сын Зубейра, отправившийся в Медину после «верблюжьей» битвы, поднял стяг мятежа. И вновь место основных действий на время краткого царствования Язида переносится в местность между Мединой и Меккой.

Со сменой повелителя жители Куфы обращают взоры к Хусейну, жившему в тот момент в Мекке. К нему посылают тайного гонца с письмом: «Мы твои сторонники и готовы служить, как служили твоему отцу. Мы — враги любому из Омейядов. Как сражались мы за твоего отца против Тальхи и Зубейра, против сирийцев при Сиффине, так и сейчас готовы ради тебя взяться за оружие. Приди к нам теперь, мы устраним с твоего пути наместника, мы предадим город в твои руки, и мы поклянемся быть верными тебе. Здесь больше ста тысяч человек, готовых отдать во имя тебя свою жизнь, и они будут сражаться с Язидом, как сражались они с Муавией».

Но одного гонца с письмом было недостаточно, чтобы сдвинуть Хусейна с места: он заподозрил куфанцев в обычном коварстве, вошедшем еще тогда в поговорку. А письма шли и шли, и наконец список из 140 тысяч имен приверженцев дошел до него через пустыню! И он решился. Говорят, что пустыню пересекло порядка 150 писем, прежде чем Хусейн набрался духу действовать! [75] См. Мьюир, «Ранний Халифат», с. 435. Вот текст одного из них, оглашенного на торжественном ежегодном сходе. Письмо было составлено приблизительно в таких по-восточному цветистых выражениях:

«О солнце среди светил веры! Край Куфы — это луг, покрытый тюльпанами. И все же, не видя розы твоего лица, я различаю своими глазами одни колючие шипы. Тяжкий удар разлуки с тобой сковал меня с головы до ног; огнь твоего отсутствия опалил мою измученную душу, как пожар. Приди же скорее в Куфу, ибо все люди этой страны с нетерпением жаждут видеть тебя, о высокочтимый Имам! Имей снисхождение, О светило Великодушия! Явись к нам как можно скорее, дабы указать единственно верную тропу добродетели тем, кто с воодушевлением ожидает твоего появления!»

Неуемные приверженцы расписывали провинцию Кербала как сплошной сад из роз, ковер тюльпанов и лилий, затаивший дыхание в ожидании его приезда. Они утверждали, что даже Евфрат остановился как ртуть, изнемогая в разлуке с ним, что все население провинции проглядело глаза, боясь не увидеть его появления. [76] См. Пелли (Pelly, «Miracle Play of Hasan and Husain»), том I, c. 216. Друзьям в Мекке это казалось опрометчивостью, но он не послушал их советов. Связал кипы писем, списки сторонников и в сопровождении жен, братьев и чад, не считая конной свиты и сотни пеших воинов, отправился в путь.

Тем временем наместник Куфы Номан, считать которого неосведомленным было бы наивно, держался наготове, дабы содействовать Али. Он созвал людей, призвал их к благоразумию и верноподданническому долгу, убеждая, что если они окажут поддержку Хусейну, то сам он будет с ними биться до конца. Слух конечно же дошел до Язида, и тот постарался принять меры перед появлением нового претендента. Прежде всего послал письмо с предостережением ни в коем случае не входить в Куфу. Он миновал место битвы Кадиджи, но и это не остановило его, хотя друзья пытались растолковать ему: даже если сердца обитателей Куфы были с ним, их мечи были против!