Андрей Буровский - Наполеон - спаситель России

Наполеон не верил в пользу политической демократии. На его глазах именем политической свободы и равенства совершалось столько преступлений, что и более упертый человек мог бы в них усомниться. К тому же для чего про­возглашались утопические идеалы? Наполеон считал, что эти идеалы выдвигались теми, кто хочет прийти к власти. Каждый, кто добивался власти, вел себя как обладатель абсолютной истины и брал свободу только для себя и для кучки единомышленников и приспешников. А свободу всех остальных давил.

Такой хитрый лозунг, манипуляция властолюбцев. Опыт подтверждал это мнение: Наполеон давал должности вла­столюбивым республиканцам, и они служили ему не хуже монархистов. Значит, дело вовсе не в идеалах.

Причины революции он видел в несправедливости со­словного строя, в неравенстве подданных короля. А вот в стремление к демократии — не верил.

При Наполеоне Франция опять стала монархией. Вся­кое местное самоуправление отсутствовало или вообще было подавлено. При Людовиках существовали различ­ные выборные учреждения. Королевская Франция в этом смысле была более демократическим государством, чем Империя Наполеона.

Что, и правда «могильщик революции»? Не торопитесь... Не так много он похоронил, как казалось.

Пропаганда всячески заверяла, что империя Напо­леона не имеет ничего общего с монархией Людовиков. И в этом она лгала мало — Наполеон действительно строил совершенно другое государство, основанное на совер­шенно других принципах.

Людовики правили феодальной страной, население которой было жестко разделено на сословия. Если пони­мать демократию как право избирать и быть избранным, то в королевской Франции демократии было больше, чем у Наполеона. Но почему непременно надо понимать демо­кратию так узко?

Демократия — это еще и гарантированные права отдель­ного человека. Это и возможность изменять свою жизнь, свое место в обществе, свободно владеть имуществом, распоряжаться доходами. И по всем этим параметрам им­перия Наполеона была намного более демократичной, чем королевская Франция.

Однажды он заявил: «Свобода может быть потребно­стью лишь весьма малочисленного класса людей, от при­роды одаренного более высокими способностями, чем масса, но потому-то свободу и можно безнаказанно пода­влять, тогда как равенство нравится именно массе»...

Наполеон считал важным приобретением революции вовсе не политическую свободу, а гражданское равенство, которое могло существовать и под властью самого автори­тарного правительства. Такое равенство, без сословий и без наследственных привилегий, действительно было по­литическим идеалом громадного большинства французов.

Наполеон вполне искренне считал себя народным из­бранником, а свое правительство — выразителем интере­сов народа.

В первый же год консульства, в заседании государ­ственного совета, он говорил следующее: «Моя политика состоит в том, чтобы управлять так, как того хочет боль­шинство нации. Превратившись в католика, я кончил вандейскую войну, сделавшись мусульманином, я утвердился в Египте, а ставши ультрамонтаном [43] Ультрамонтанство — популярнейшее течение в политике Италии, отстаивавшее верховную светскую власть пап над светскими госу­дарями Европы. Обозначение наиболее ортодоксального, наиболее последовательного направления клерикализма и «папизма». Сам термин papa ultramontano (буквально «папа из-за гор») воз­ник не позднее XIII века и первоначально обозначал папу, избранно­го не из итальянцев, а из иной страны — papa ultramontano. Наполеон только на словах мог быть ультрамонтаном, в реальной политике он лишал пап всякой светской власти. , я привлек на свою сторону духовенство в Италии. Если бы я управлял на­родом, состоящим главным образом из евреев, я бы вос­становил храм Соломона. По той же причине я буду говорить о свободе в свободной части Санто-Доминго, но я утвержу рабство в Иль де-Франсе или в другой части Санто-Доминго, оставив за собой право смягчить и огра­ничить невольничество там, где я его удержу, и, наоборот, восстановить порядок и поддержать дисциплину там, где я его отменю. В этом, по-моему, и заключается принцип на­родного верховенства».

Здесь Наполеон откровенно произносит формулу тота­литарного государства. Авторитарный правитель запреща­ет критиковать власть и расстреливает явных врагов — но он вовсе не считает себя единым с народом. Генерал Фран­ко вовсе не считал свой режим воплощением народного духа. А вот Сталин считал. «Народ — это я», — говаривал Лю­довик XIV. А Сталин так не говорил, Сталин так чувствовал. И подписывая смертные приговоры десяткам тысяч людей, и приказывая строить города среди тайги, и возглавляя бли­жайших советников, и в толпе восторженных «ходоков» он ощущал себя живым представителем народных масс.

Наполеон тоже считал себя «слугой народа», пусть и с особыми полномочиями. Укрепляя свою личную власть, он укреплял государство, а тем самым укреплял и народ.

Наполеон провел административную реформу, создавая «вертикаль власти». Он назначал подотчетных правитель­ству префектов департаментов и супрефектов округов, а в города и деревни назначались мэры. Критика власти запре­щалась и каралась. Были созданы мощная полиция и развет­вленные тайные службы, конкурировавшие между собой.

Громадная армия включала до 8% всего населения стра­ны, 20% мужского населения. Беспрерывные войны, ко­нечно, сами собой выдвигали армию на первый план. Но и Наполеон делал все, чтобы привязать к себе солдат, офи­церов и генералов, сделать армию важным инструмен­том своей политики. Повышение офицеров происходило необыкновенно быстро, и вообще военная карьера была самой выгодной в материальном отношении. Офицеры по­лучали, кроме большого жалованья, денежные награды и имения в завоеванных странах. Они реально могли полу­чить титул барона, князя или герцога. Денег это не при­носило, но тщеславию льстило.

Наполеон и в среду гражданских людей старался при­внести военный дух безусловного повиновения. Потому что сам был военным, и ему так было комфортно? Воз­можно. Но вряд ли только поэтому. В тоталитарном госу­дарстве большой соблазн провести принципы военного повиновения и казарменной дисциплины и в управлении государством.

К тому же Наполеон очень боялся ослабить власть, вы­пустить из рук вожжи, даже показаться слабее, чем он был раньше. Множество раз и по разным поводам возвращался он к мысли: только старые династии могут безнаказанно заигрывать с народом. Он же — выскочка, парвеню, нуво­риш, не имеющий никаких прав, кроме личных заслуг.

Известный химик Шанталь был при Наполеоне членом государственного совета. У них сложились доверитель­ные отношения, и Наполеон как-то сказал Шанталю: «Моя империя разрушится, как только я перестану быть страш­ным... И внутри и вне я царствую в силу внушаемого мной страха. Если бы я оставил эту систему, то меня не замед­лили бы низложить с престола. Вот каково мое положение и каковы мотивы моего поведения!»