Павел Гейцман - Смертоносный груз 'Гильдеборг'

- На сколько лет хотите подписать? - спросил он деловито и разложил на конторке печатные бланки договора с большим государственным гербом. Он не терял время, все шло гладко.

- Сколько нам дадут? - сухо спросил Гут.

- Для начала - две тысячи долларов, родезийских, конечно, плюс доплаты за боевые операции.

Мы торопливо подсчитали.

- Наживете больше трех тысяч - это совершенно точно, - сказал соблазнитель и перевернул бумаги. - Так на сколько, ребята, на год, на два или на пять? Только в нашем корпусе вы узнаете, что такое добровольческая армия. Гофман - молодец, самый лучший командир, которого я знаю. Но вы обдумайте, это ваше дело. Подпишете на год или два, а что будете делать потом? У нас вам обеспечен твердый оклад - замечательный оклад и полное обеспечение...

- На два года, - сказал Гут, - потом увидим.

- Отлично. Если захотите, договор всегда можно продлить. - И пододвинул к нам бумаги. Все было очень просто и легко. Меня охватил ужас: продать душу дьяволу на два года или даже на пять лет? Мне стало дурно. У нас нет документов, без документов каждый зажмет нас в кулак.

- Посмотри, в каком мы виде, - пытался я отдалить решение, - прежде всего мы хотели бы привести себя немного в порядок.

- Положитесь на меня, - усмехнулся парень. - Этот галдеж на улице из-за вас?

Мы были не в состоянии произнести ни слова. Минуту он наслаждался нашим испугом. А потом махнул рукой:

- Я ничего не говорил, меня это не интересует, будьте спокойны. Как только подпишете, подброшу вас до здешней базы. С того момента, как вы станете членами корпуса, никто не посмеет на вас поднять руку, за это я ручаюсь! Ни полиция, ни армия, абсолютно никто. У нас такая договоренность!

Когда я расписывался, то заметил, что грязь въелась в руку так глубоко, что я даже не мажу этот красивый бланк.

Я начал смеяться; это было невероятно, только что я стал членом самостоятельной "Анти-Террористической Унии" Макса Гофмана. Мы были куплены и завербованы в течение десяти минут. У нас не было времени на размышления, самокопания или взвешивания моральных ценностей. К тому же чихал на эти ценности весь свет, чихали и мы на них тоже. Здесь нам предлагалась единственная возможность сохранить свою шкуру. Окончательно исчезнуть из пределов досягаемости капитана Фаррины и южноафриканской полиции. В их компании нас ждала одна-единственная дорога из порта. С пулей в голове куда-нибудь на свалку. Сомневаюсь, что они утруждали бы себя похоронами.

- Так, ребята, - спокойно сказал портовый представитель Макса Гофмана и аккуратно положил договоры а письменный стол. - Теперь я должен сделать из вас снова людей. Пару дней отдохнете, и потом я отошлю вас сборным самолетом в Русамбо.

Он встал, подошел к большой карте и указал нам на маленькую точку недалеко от родезийско-мозамбикской границы.

- Здесь расположена наша база. Он запер контору и по коридору вывел нас во двор между безликих корпусов складских и учрежденческих зданий. Посмотрев убийственным взглядом на наши грязные разодранные комбинезоны, он ключом отпер дверцы серого "ситроена". МАШИНА БЕЛОГО ЧЕЛОВЕКА! Через проезд "Только для европейцев!" мы выехали на другую улицу и среди валившей пестрой толпы бесцеремонно пробирались к городу. Только когда мы миновали величественное здание управления порта и вырвались из муравейника на приморскую автостраду, перед нами возникла панорама города, протянувшегося вдоль прекрасного залива Алгоа, с золотыми пляжами и очертаниями Форт-Фредерика, старейшей африканской военной крепости под экватором.

Этап!

Мы вступили в иной мир. Он сущeствовал независимо от нас, и ничего мы о нем не знали. Вынырнули из омута и оказались в нем.

Меня охватило чувство неимоверного облегчения и счастья. Нас уже не схватят, мы пережили. Мы сидели, ослепленные жгучим, ликующим послеполуденным сиянием. По обеим сторонам шоссе тянулись пестрые ковры цветов. Только полоса стройных высоких пальм с королевскими кронами, слегка покачивающихся от дуновения слабого ветерка, опоясывала весь залив, как зеленый венок. "Экскурсовод" нажал на кнопку радиоприемника.

Психологический допинг. Порт-Элизабет превратился у меня на глазах в рай. Мы ускользнули, вступили на небеса. Я чувствовал, как слезы неудержимо льются из моих глаз.

Гут дремал, голова у него покачивалась, рот был приоткрыт. Многое он перенес. Человек не может выдержать слишком много ужаса или счастья, тотчас же начинают работать его защитные системы. Усталость и сон. За сегодняшний день мы наработались больше, чем если бы выгрузили целый эшелон угля.

"Экскурсовод" нас не беспокоил. Он тихо насвистывал какую-то мелодию. Через открытые окна в машину проник аромат моря, просоленного песка и морских водорослей.

Белые безлюдные дворцы на пологих склонах сменяли виллы и резиденции. На блюдах золотого песка лежали тела полуголых женщин.

Я глубоко вздохнул, я был как пьяный. Человек за один-единственный день может прожить больше, чем за всю жизнь. Голова у меня кружилась, езда в машине вызывала тошноту. Пессимист внутри меня отчаянно нашептывал: "Все обман! Достаточно двух желто-черных полосатых контейнеров, и не будет ничего. Ни пальм, ни ковров из цветов, ни даже этого прекрасного города с красотками на побережье. Ничего! Вообще ничего!"

Белое кружево окаймляло побережье. Именно здесь кончалась Африка, дальше был уже только океан. Мы свернули с приморской автострады на асфальтированную дорогу, ведущую немного в сторону. Город остался позади. Потом перед нами в одной из живых изгородей открылись железные ворота, и машина остановилась перед низким кирпичным бунгало.

- Фред, Фред, - заорал "экскурсовод" и вышел из машины. Гут открыл глаза и непонимающе смотрел вокруг себя. - Фред! Везу друзей!

Из бунгало вынырнул однорукий мужчина в таких же серо-зеленых брюках и рубашке без каких-либо знаков различия и от удивления открыл рот:

- Где ты их взял? Ну и вид у них...

- Удрали с какого-то угольщика. Можешь с ними что-нибудь сделать?

Однорукий озадаченно покачал головой.

- Ничего подобного я еще не видел. Плывете из Европы?

- Из Европы.

- Ничего, вперед, ребята! - сказал ободряюще "экскурсовод". - Можете заняться собой. Я должен вернуться, вечером увидимся.

Он развернул машину и исчез.

Я стоял неподвижно под потоком теплой воды, давая ей бить во все поры моего тела. Гут в соседнем душе фыркал и чихал. Содрать грязь "Гильдеборг" было выше моих сил. Мыло скользило по ней, как по жирному стеклу. Даже не захватывало. Потом появился Фред и принес нам синтетические моющие средства. Минуту он смотрел на наши покрытые черным тела и с усмешкой сказал:

- Что вы, парни, это не уголь, это - трюм, но мне до этого нет никакого дела, это ваша забота.