Array Array - ИСТОРИЯ ОРДЕНА ТАМПЛИЕРОВ

Наконец, епископ Акры доходит до сути своей речи: "Я вижу среди вас некоторых - чего нельзя признать без боли, - еще вмешивающихся в мирские дела по своем вступлении в воинство Христово, старательно возводящих стены (murs), но пренебрегающих нравственностью (moeurs) [Замок Паломника был построен в 1217 г.]. Ссылаясь на пользу Дома, они стараются быть приятными богачам и замужним дамам и, вопреки заповедям Господа своего, жаждут чужого достояния, обременяя других тяжбами <...> Пусть остерегаются они - те, кто притесняет прелатов, отбирая их десятины и права, и кто стал бичом церкви, злоупотребляя своими привилегиями [все те же злополучные десятины!]. Воистину, ничтожен тот, кто печется больше о своем коне, нежели о Христе!" Епископ с недоверием относится также и к крайней значимости, придаваемой тамплиерами правосудию Дома. "Не следует, чтобы миряне присваивали функции священников, налагали покаяния или допускали освобождение от них. Ибо им не доверены ни ключи, ни власть вязать и отпускать грехи". [*4]

Чтобы заставить воспринять свои внушения, Жак де Витри рассказывает истории. И поскольку он обладал даром говорить со своими слушателями о том, что ближе всего их сердцу, все его анекдоты рассказывают о всадниках и их лошадях. Прежде всего "Скачок тамплиера", рассказ о брате-рыцаре, который в день сражения говорит своему скакуну: "Мой конь, мой добрый товарищ, я провел много добрых дней, скача на твоей спине, но этот день превзойдет все другие, ибо сегодня ты понесешь меня в Рай". Рай, где, возможно, найдется место и для доброго коня.

Есть еще милый рассказ о "Брате Хлеб с Водой":

Некогда жили некоторые братья-рыцари вашего Дома, столь ревностные в постах и самоистязаниях, что просто падали перед сарацинами из-за своей телесной слабости. Я слыхал, как рассказывали об одном из них, рыцаре очень благочестивом, но совершенно не доблестном, который свалился со своего коня при первом же ударе копья, получив его в стычке с язычниками. Один из его братьев посадил его вновь в седло, с великой опасностью для самого себя, и наш рыцарь бросился на сарацин, которые его снова выбили из седла. Тогда второй, два раза подняв его и спасши, сказал: "Сеньор Хлеб с Водой, отныне поберегитесь, ибо если вы еще свалитесь, поднимать вас буду не я!"

Наконец, - таинственная легенда о слепом всаднике, сидящем на белом коне и преследуемом своим двойником на совершенно такой же лошади, от которого он ускользает, "только перейдя воду". Витри пользуется ею в аллегорическом смысле, но из каких мифологических глубин она происходит?

Среди прочего, епископ Акры упоминает комического персонажа некоего фаблио - "Мэтра Корбо, взобравшегося на дерево" - единственно затем, дабы увещать: "Не доверяйтесь ни еретикам, ни льстецам, ни сарацинам, ни бедуинам; не водитесь с ними, не открываете им свои секреты, но всякую свою надежду обратите к Иисусу Христу".

Жак де Витри проповедовал на ясной латыни, понятной даже людям малограмотным, его слушатели разумели смысл без особого труда. Тамплиеры были достаточно образованны, особенно в XIII в. Впрочем, Витри и сам говорит об этом:

Пускай командоры ваших Домов имеют попечение над братьями, более преуспевшими в теологических школах, нежели просвещенными в мирских знаниях <...> ибо вы нуждаетесь в образованных и достаточно наставленных в Законе Божьем капелланах и их приорах.

Однако по статутам видно, что тамплиеры не придавали большого значения своим капелланам. Руководство Домом оставалось целиком в руках светских братьев.

Один из магистров ордена Храма - Роберт де Сабле, друг Ричарда Львиное Сердце - до того, как стать тамплиером, был поэтом, во всяком случае слагал стихи. По правде, его жалоба "Ныне воспеть..." пестрит общими местами, которые изобильно перетасовывали труверы, но вторая строфа действительно хороша:

Увы, сказал я в своем безрассудстве,

Мне вполне ведомо сие великое разочарование.

Но сердце мое охватила страсть

Быть легким и летучим.

Ах, Дама! Я раскаиваюсь,

Но истекает время, чтобы взывать о милосердии,

Тому, кто ждал, сколько мог.

Потому и заслужил я смерть.

Жан Ренар цитирует Сабле в своем "Романе о Розе" [420] , произведении, текст которого пересыпан песнями, их Жан примешивает к своему рассказу, то называя авторов, то лишь приводя несколько строк неизвестного поэта, поистине незабываемых:

Рено и его подруга скачут рядом,

Скачут всю ночь до светлого дня,

А мне уже не испытать радость любви к вам.

Гио де Провен, другой трубадур, ставший монахом, - на сей раз в Клюни, - немалую часть своего труда "Библия" посвящает ордену Храма, который он знал довольно близко. [421] Из его поэмы - длинной проповеди в стихах, рассказывающей о нравах клириков того времени, - становится ясно, что автор присутствовал при помазании на царство Генриха, сына императора Фридриха Барбароссы, в Майнце в 1181 г. Потом Гио в течение четырех месяцев был монахом в Клерво, затем сменил орден и обосновался в Клюни. Он сообщает, что совершил паломничество в Иерусалим и кое-что смыслит в навигации, описывает, как пользоваться компасом. "Библия" Гио де Провена начинается с довольно нелепого перечисления древних философов.

Таковы их главные имена:

Терад [Теофраст] был там, и Платон,

И Сенека, и Аристотель,

Вергилий к ним принадлежал, и Отон,

Древний Клио, и Сократ,

И Лукан, и Диоген, и т. д.

Ничем иным они занимались, как тем, что говорили благое и исправляли дурные пороки: те, кто памятует их наставления, никогда не попадут впросак.

Потом Гио переходит к похвале умершим сеньорам:

<...>Слишком презрен и подл [этот] век.

Истинно, хотелось бы мне умереть,

Как вспомню баронов,

С их деяниями и их именами,

Которые все уже мертвы.

Следует длинный перечень имен, "на кои снег выпал недавно", - подводящий автора к главному его предмету - порицанию нынешних времен, начиная с Папы.

<...>Рим/ Рим,

Много еще перебьешь ты людей!

Не помилованы и архиепископы, епископы, каноники белые и черные - "Те, кто приводит мир в отчаянье". Гио жалуется затем на "черных монахов" (бенедиктинцев) и их аббатов, хотя сам был братом в Клюни.

Минуло более двенадцати лет,

Как был я облачен в черные одежды.

По поводу четырех месяцев у цистерцианцев в Клерво:

Это вовсе не было слишком чрезмерным злом,

Я уехал оттуда совершенно свободно,

хотя по его словам, ни один орден не был ни "менее братским", ни более склонен к "лицемерию и нашептываниям". Он находил, что цистерцианцы слишком увлечены хозяйством, вплоть до того, что строили свинарники на своих кладбищах и держали ослиц в монашеских покоях.