Юрий Мухин - ЕСЛИ БЫ НЕ ГЕНЕРАЛЫ! (Проблемы военного сословия)

Высокие начальники какое-то время молчали, а я с тревогой ждал их реакции.

— Мы вас, полковник Толконюк, выслушали с вниманием, — прервал томительное молчание генерал Соколовский. — Вот что я вам скажу: наступать будем.

В пользу наступления командующий фронтом не привел никаких доводов, и это меня огорчило. «Будем, так будем. Дело ваше», — ответил я грустным голосом и попросил разрешения идти работать.

И мы снова наступали, но по-прежнему без ощутимых территориальных результатов и с большими потерями в людях.

И вот ко мне пришло решение обратиться со своими соображениями к Верховному Главнокомандующему И.В. Сталину. В коротком письме я изложил свое суждение, указав, что Западный фронт ведет операции неправильно, в результате чего несет огромные потери в людях, боевой технике и расходует массу боеприпасов и других материальных средств распыленно по времени и месту, а не сосредоточенно для достижения решающего успеха. Приведя некоторые цифровые показатели на примере 33-й армии, я утверждал, что если бы все израсходованные на мало результативные операция людские и материальные ресурсы были использованы в одной хорошо во всех отношениях подготовленной наступательной операции, то результаты были бы значительные. Одним словом, я выступал против распыления сил и средств по времени и месту.

Содержание письма носило сугубо секретный характер, и отправить его в Москву можно было только по линии фельдъегерской связи. Но и в этом случае пакет, адресованный И.В. Сталину, непременно был бы перехвачен и доложен командованию армии или фронта. В то время при армии состоял офицер — представитель Генерального штаба подполковник Резников, с которым у меня сложились доверительные дружеские отношения. Я обратился к Резникову за советом, дав ему прочитать послание. Он одобрил содержание письма и взялся доставить его офицеру — представителю Генштаба при штабе фронта полковнику Соловьеву, а тот, заверял Резников, лично доставит пакет в Генштаб. Так и поступили. Письмо дошло до адресата».

Поскольку Толконюка по-сути похвалили за это письмо (кто похвалил, Толконюк не пишет), то он подспудно считает, что послужил причиной снятия генерала армии Соколовского с должности командующего Западным фронтом. Между тем, наслушавшись, скорее всего, послевоенных сплетен о Мехлисе, Толконюк совершенно не воспринимает Мехлиса как человека, внимательно выслушавшего его предложения и оценившего ситуацию с командными кадрами Западного фронта самостоятельно. А напрасно.

Дело в том, что Сталин, даже по правильному письму полковника, не принял бы мер против генерала армии, поскольку что-что, а доносы друг на друга наши полководцы писать умели — один 1937 год чего стоит. Скажем, генерал Горбатов отсидел в лагере (откуда его вытащил Будённый) только потому, что на него написали доносы и показали, что он, Горбатов, враг народа, сразу двенадцать его коллег — офицеров и генералов. Более того, наши генералы умели писать доносы и от лица «народа», т. е. заставляя какого-нибудь подчинённого их подписывать, чем придавали таким доносам вид «голоса снизу».

Вот характерный пример, который, сам того не понимая, даёт «приобщившийся к демократическим ценностям» биограф Мехлиса Юрий Рубцов.

«В сентябре 1943 года в войсках Брянского фронта работал корреспондент «Красной звезды» майор В. Коротеев. Чего же надо было наслушаться рядовому журналисту, чему же стать свидетелем, чтобы решиться на письмо в адрес секретарей ЦК партии Маленкова и Щербакова, полностью посвящённое отношению в войсках фронта к Мехлису. «Его боятся, не любят, более того, ненавидят, — заявлял Коротеев. — Происхождение этой неприязни вызвано, видимо, крутыми расправами т. Мехлиса с командирами на юге, на Воронежском и Волховском фронтах, известия, о которых распространились, по-видимому, в армии и о которых здесь, на Брянском фронте, тоже знают».

Корреспондент привёл несколько фактов, подтверждающих, что крутой нрав, резкость, безапелляционность Мехлиса и здесь цвели пышным цветом. Некоторые из фактов для любого другого политработника такого уровня были бы просто убийственны. «Каждую смену в командном или политическом составе на Брянском фронте, наверное, не без оснований приписывают новому члену Военсовета. В первые дни приезда т. Мехлиса сюда был заменён зам. начальника штаба фронта полковник Ермаков. Ермаков пользовался большим уважением людей как умный и опытный, по-настоящему обаятельный командир, который умел организовать порядок в штабе…

На место Ермакова был поставлен полковник Фисунов — бывш(ий) секретарь т. Мехлиса. По мнению командиров, которое надо разделить, после замены Ермакова порядка в штабе ничуть не прибавилось, т. к. заботы Фисунова главным образом касаются Военторга».

Такие примеры не единичны, люди запуганы, подчёркивает Коротеев, признаваясь, как нелегко было ему решиться на письмо и что он единственно стремился раскрыть глаза руководству, «чтобы ЦК нашей партии, тов. Сталин знали бы это настроение командиров и политработников по отношению к генералу Мехлису». Наивный, будто для них это было тайной».

Тут то ли наивным, то ли просто дураком выступает сам Юрий Рубцов («приобщение к демократическим ценностям», как известно, для мозгов даром не проходит). Это каким же жизненным опытом нужно обладать, чтобы штаб фронта представлять в виде оптового рынка, куда любой корреспондент, посланный отыскивать подвиги солдат на передовой, может зайти, чтобы «побазарить» с тамошними генералами и полковниками? Да не о ком-нибудь, а о втором должностном лице фронта! Ведь ежу понятно, что этому, уклоняющемуся от передовой корреспонденту, посулили боевой орден, если он своим именем подпишет сведения, которые подготовил какой-то штабной чин, имевший основания боятся Мехлиса, может тот же полковник Ермаков.

Но биограф Мехлиса Ю. Рубцов невольно подтверждает, что Толконюк действительно играл роль в вопросе снятия Соколовского и Гордова со своих должностей, но только не ту, которую сам Толконюк предполагает. Не его письмо к Сталину сыграло роль, а то, что он свои предложения высказал Соколовскому в присутствии Мехлиса. Западный фронт, которым с февраля 1943 года командовал Соколовский, нёс большие потери, а результаты имел скромные, и в декабре 1943 года Сталин назначает членом Военного совета этого фронта Мехлиса, и цель этого назначения очевидна — Мехлис должен был понять, в чём дело.

Представьте, что вы честный, умный человек, беззаветно преданный Родине, и представьте себя на совещании, описанном Толконюком. В результате вы увидите ситуацию глазами Мехлиса, и она будет выглядеть так.

Штаб командующего 33-й армией генерала Гордова вносит очень толковое предложение, которое сбережёт жизнь советских солдат и позволит быстрее разгромить немцев. Соколовскому требуется принять это решение, но это решение смелое — ведь нужно будет убедить Генштаб, что планы, по которым действует Западный фронт, и которые уже утверждены Генштабом, на самом деле не хороши, нужно будет убедить Сталина приостановить фронт в наступлении, дать фронту пополниться, дать перегруппироваться. И полезность этого Соколовский не мог не понимать. Но тогда будущая операция будет плодом решения только самого Соколовского (на полковника Толконюка ответственность ведь не переложишь), и если будущая операция окончится провалом, то Соколовскому не на кого будет свалить вину за этот провал. После принятия предложения Толконюка, операция будет принадлежать только Соколовскому, а не Генштабу и не Сталину. И Соколовский малодушничает — он отказывается от предложения Толконюка. Сам Толконюк мотивов поступка Соколовского не понял, но ведь Мехлис-то не вчера родился…