Пайпс - Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

На втором заседании Совета, 14 октября, меньшевик Георгий Носарь (Хрусталев) был избран постоянным председательствующим. (В 1899 году он был одним из лидеров студенческой забастовки в Петербургском университете.) К этому времени общественная жизнь в Петербурге замерла. Невский проспект освещался прожекторами, закрепленными на шпиле Адмиралтейства.

14 октября Трепов объявил, что в случае продолжения беспорядков он вынужден будет прибегнуть к военной силе 114.

Он окружил войсками здание университета и с 15 октября запретил проведение в нем всяких сходок. Несколько дней спустя он вообще закрыл университет до конца учебного года. Реакционные элементы бросились избивать студентов, евреев и всех, кто, на их взгляд, выглядел подозрительно. Даже просто носить очки в эти дни было далеко не безопасно*. Это было началом разгула насилия, которое после объявления Октябрьского манифеста приняло массовый характер, унеся сотни, если не тысячи жизней и причинив значительный материальный ущерб.

* В революционные годы — и в 1905—1906-м, и в 1917-м — «очкарики» были предметом ненависти и для монархистов и для толп. См.: Parry A.// Volski A. [Machajski]. Умственный рабочий. N.Y.; Baltimore, 1968. Р. 15—16, который, в свою очередь, ссылается на рассказ Константина Паустовского «Повесть о жизни» (М., 1962. Т. 2. С. 154).

На третьем заседании, 15 октября, Совет сформировался организационно. Присутствовало 226 делегатов от 96 промышленных предприятий. Набрали силу и социалисты, а среди них и большевики, изначально бойкотировавшие Совет, так как были против создания «органов самоуправления пролетариата до захвата власти»*.

* Геллер Л., Ровенская Н. Петербургский и Московский Советы рабочих депутатов 1905 г. (в документах). М.; Л., 1926. С. 17. Эта позиция покоилась на убеждении лидера большевиков Ленина, что, предоставленные сами себе и своим интересам, рабочие не будут делать революцию, а постараются приспособиться к капитализму. Поэтому-то революцию следует свершить для них, но не им самим.

Одна из организационных мер, принятых на заседании 15 октября, в то время прошла почти незамеченной, но впоследствии, в феврале 1917 года, когда Совет возродился к жизни, возымела серьезнейшие последствия. Был сформирован Исполнительный комитет (или просто для краткости Исполком) в составе 31 представителя: 14 от городских районов, 8 от профессиональных союзов и 9 (то есть 29%) от социалистических партий. Последние предоставили три места меньшевистской и большевистской фракциям социал-демократической партии и три социалистам-революционерам. То есть социалистическая интеллигенция была не избрана Советом, а назначена своими партиями. Хотя они обладали лишь совещательным голосом, их опыт и организационный талант обеспечивали им верховенство в Исполкоме, а через него и во всем Совете. В 1917 году Исполком Петроградского Совета состоял уже исключительно из интеллигенции, поставляемой социалистическими партиями 115. Растущее влияние радикальной интеллигенции нашло выражение в выпущенном Советом 15 октября воззвании к рабочим, в котором откровенно прозвучала угроза физической расправы со штрейкбрехерами. «Кто не с нами, тот против нас, и к ним Совет депутатов постановил применить крайнее средство — силу». Воззвание призывало забастовщиков насильно закрывать лавки, не признающие забастовку, и препятствовать распространению правительственной прессы 116.

На заседании 17 октября Совет принял название «Совет рабочих депутатов» и расширил состав Исполкома до 50 человек, из которых социалистическим партиям предоставлялось по семь мест каждой, т.е. всего 21 место (что составляло уже 42%). Было принято решение выпускать официальный печатный орган Совета — «Известия».

Подобные Советы возникли приблизительно в пятидесяти городах России, а также в некоторых сельских регионах и военных частях, но неоспоримое первенство с самого начала принадлежало Петербургскому Совету.

* * *

Вечером 14 октября Витте получил телеграмму с приглашением прибыть на следующее утро в Петергоф с проектом манифеста. Витте утверждает, что был не в состоянии работать над проектом, так как неважно себя чувствовал и поручил это члену Государственного совета А.Д.Оболенскому, который как раз был у него в этот вечер 117. Поскольку невозможно предположить, что Витте не понимал важности искомого документа, и поскольку и до и после этого события он выглядел вполне здоровым, единственным правдоподобным объяснением того факта, что он не воспользовался уникальной возможностью своими руками «творить историю», может служить лишь боязнь нести ответственность за те меры, которые, как ему было хорошо известно, царь предпринял, подавляя в себе крайнее к ним отвращение. Если верить Витте, он впервые ознакомился с манифестом на следующее утро на борту парохода, который вез их с Оболенским в Петергоф (железные дороги бастовали) 118*.

* В своих «Воспоминаниях» (Т. 3 С. 26—27, 33) Витте утверждает, что был против опубликования программы реформ в виде манифеста, поскольку такой документ, написанный в соответствующей сжатой форме, не мог донести до населения сути, но мог из-за этого вызвать волнения. Высочайший манифест оглашался в церквах во время службы.

В основу своего проекта Оболенский положил резолюции Земского съезда, проходившего в Москве 12—15 сентября. Земцы отвергли Булыгинскую думу, как совершенно не отвечающую требованиям времени, и предложили свою программу:

«1) Обеспечение прав личности, свобода слова и печати, свобода сходов, собраний, союзов.

2) Установление выборов на основе всеобщего избирательного права.

3) Решающий голос Думы в законодательстве и право действительного контроля над бюджетом и администрацией» 119.

В своем проекте Оболенский воспользовался не только содержанием, но и формой резолюций Земского сентябрьского съезда. В результате существеннейшая часть Октябрьского манифеста оказалась не более чем парафразом земских требований.

День 15 октября царь провел с Витте и другими сановниками в обсуждении и подготовке текста манифеста. Среди тех, с кем он советовался, был и Трепов, на чей суд и неколебимую преданность он по-прежнему безоговорочно полагался. Царь передал ему записку Витте и проект манифеста, прося откровенно высказать свое мнение. Даже уже решившись подписать манифест, царь все еще не оставлял мысли о репрессивных мерах, ибо спрашивал Трепова, сколько дней, по его мнению, потребуется, чтобы восстановить порядок в Петербурге без кровопролития, и возможно ли вообще восстановить авторитет власти без многочисленных жертв 120.

В своем ответе на следующий день (16 октября) Трепов согласился в общем с предложениями Витте, хотя и призывал к сдержанности, идя на уступки либералам. Что же касается вопроса о возможности водворения порядка в столице без кровопролития, он отвечал, что не может «ни теперь, ни в будущем дать в том гарантию; крамола так разрослась, что вряд ли без этого суждено обойтись. Одно упование на милость Божию» 121.