Марк Солонин - 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война

Это — картины вечера первого дня войны. А вот день второй:

«...сегодняшняя дорога отличается от вчерашней. И не к лучшему. Это уже дорога отступления... Среди машин с ранеными — грузовики, везущие какое-то имущество. Неясно — личное или казенное... Вот полуторка, весь кузов которой занимает высоченный черного дерева буфет.

...Раненые не только на машинах. Они бредут вдоль шоссе, опираясь на палки, поддерживая здоровой рукой поврежденную... Попадаются бойцы, у которых не заметишь признаков ранения. Возможно, повязки под одеждой, а может быть... Ловлю себя на недобрых подозрениях...

...С севера, из лесу, на галопе выскакивают артиллерийские упряжки без пушек. Постромки обрублены. Красноармейцы верхом. Когда-то, давным-давно, в двадцатом, вероятно, году, я видел такое. Батарейцы удирали, обрубив постромки, бросив пушки. Мы с Балыковым выскакиваем из машины:

— Какой части, откуда?

Тот, что сидит впереди, без ремня, без пилотки, натягивает узду:

— А вы пойдите туда, хлебните, будете знать — кто и откуда!

Балыков расстегивает кобуру. Это заставляет сбавить тон.

— Товарищ комиссар, всех танками передавило. Мы одни остались. Хоть верьте — хоть не верьте: у него танков тыщи (как же нам в это не поверить? Нам про эти «тысячи танков» шестьдесят лет во всех книжках писали. — М.С). Что тут «сорокопяткой» сделаешь... Надо к старой границе тикать...

...Когда до Яворова оставалось километров 15—20, в узком проходе между разбитыми грузовиками и перевернутыми повозками моя «эмка» нос в нос столкнулась со штабной машиной. Разминуться невозможно. Я вышел на дорогу. За встречным автомобилем трактора тащили гаубицы (в шибко «подготовленном» к войне со всем миром вермахте гаубицы в то время таскали шестеркой лошадей. — М.С).

Меня заинтересовало — что за часть, куда следует. Из машины выскочили майор со старательно закрученными гусарскими усами и маленький круглый капитан. Представились: командир полка, начальник штаба.

— Какая у вас задача?

Майор замялся:

— Спасаем матчасть...

— То есть как — спасаете? Приказ такой получили?

— Нам приказ получать не от кого — штаб корпуса в Яворове остался, а там уже фашисты. Вот и решили спасти технику. У старой границы пригодится...

Мне стало ясно: артиллеристы самовольно бросили огневые позиции. Я приказал остановиться, связаться с ближайшим штабом стрелковой части и развернуть орудия на север. Усатый майор не спешил выполнять приказ. Пришлось пригрозить:

— Если попытаетесь опять «спасать матчасть» — пойдете под суд. А начальника штаба прошу ко мне в машину, поедем в Яворов.

В Яворове немцев не было... Я передал оперативному дежурному кругленького капитана-артиллериста...»

Пройдя в бесцельных метаниях километров двести, 8-й МК получил третий за два дня приказ: отойти от Яворова на восток, к Бродам. Это еще 130 км, и все дороги на Броды ведут через Львов.

«...в восемь часов утра 24 июня, когда мотоциклетный полк вступил на обычно людные улицы Львова, нас встретила недобрая тишина... Изредка раздавались одиночные выстрелы. По мере того как машины втягивались в город, выстрелы звучали все чаще... Ко мне подъехал Оксен (начальник контрразведки корпуса. — М.С).

— Могу представить, — доложил Оксен, — учитель Осип Степанович Кушнир, пойман на чердаке за пулеметом. Отстреливался до последнего патрона...

Кушнир не желал отвечать на мои вопросы. Он молчал. Потом поднял голову, откинул назад свою волнистую шевелюру, посмотрел на меня в упор и спокойно произнес:

— Попадись вы мне, я бы на вас столько времени не тратил. Прикажите расстрелять.

Я помнил: от национализма до фашизма один шаг... Передо мной, украинцем-коммунистом, стоял украинец-фашист. Миндальничать с ним не приходилось...»

Вечер того же дня, 24 июня 1941 г.

«...я нагоняю странную процессию. Лейтенант с двумя красноармейцами (у всех троих винтовки на руку) конвоируют полного человека с поднятыми вверх руками, в гимнастерке без ремня. Задержанный вяло переставляет ноги — как видно, уже распрощался с жизнью.

— Кто таков?

— Шпион, товарищ бригадный комиссар, ведем расстреливать.

«Шпион» поворачивается:

— Николай Кириллыч, родной...

Ко мне бросается начальник артиллерии корпуса (!!! — М.С.) полковник Чистяков. Он так переволновался, что не в состоянии говорить. За него все объясняет лейтенант:

— Без документов, без машины. Интересуется каким-то гаубичным полком. Петлицы полковника, а пузо, как у буржуя...

Уже в моей машине, минут через десять, полковник Чистяков приходит наконец в себя, и я узнаю подробности. Во Львове на автомобиль Чистякова напали — то ли парашютисты, то ли бандеровцы (ну какие парашютисты, Николай Кириллович? На всем Восточном фронте не было НИ ОДНОЙ парашютно-десантной части вермахта. — М.С). Полковнику пришлось спасаться бегством. Планшетка с документами осталась на сиденье машины...»

А ведь на самом деле полковнику Чистякову крупно повезло. Попался бы он в руки особистов — пришлось бы отвечать не за недостатки фигуры, а за секретные документы, брошенные в чистом поле...

Разумеется, это еще мелкие отдельные недостатки. Главное — сражение у Дубно — было впереди.

Как вы помните, вечером 28 июня 7-я моторизованная и 12-я танковая дивизии 8-го МК начали беспорядочный отход. И вот как это выглядело в деталях:

«...Рябышев сел на «эмку» и помчался к Бродам. По пути он натыкался на бредущих толпами бойцов, горящие машины, лежащих в кюветах раненых. Рубеж, предназначенный дивизии Нестерова (12-я тд. — М.С), никто не занимал...

...Какие-то неприкаянные красноармейцы сказали, что мотопехота покатила на юг, вроде бы к Тернополю. Комкор повернул на южное шоссе и километрах в двадцати нагнал хвост растянувшейся колонны. Никто ничего не знал. Нестерова и Вшкова (командир и замполит 12-й тд. — М.С.) они не видели. Рябышев попытался остановить машины. Из кабины полуторки сонный голос спокойно произнес:

— Какой там еще комкор ? Наш генерал — предатель. К фашистам утек».

(Обратите внимание, уважаемый читатель, на эту безмятежную интонацию: «сонный голос», «спокойно произнес», генерал к фашистам утек, мы вот тут в тыл драпаем...)

Рябышев рванул ручку кабины, схватил говорившего за портупею (рядовые бойцы ездили без портупеи. — М.С), выволок наружу.

— Я ваш комкор.

Не засовывая пистолет в кобуру, Рябышев двигался вдоль колонны, останавливая роты, батальоны, приказывая занимать оборону фронтом на северо-запад...

...в штабе фронта, куда вызвали комкора, царили нервозность и неуверенность. Он доехал до Военного совета, ни разу ни кем не остановленный... Штаб готовился к передислокации. В суете и всеобщей спешке на ходу отдавались сбивчивые приказания, которые зачастую через десять минут отменялись. Вдогонку за первым офицером связи мчался второй... Штаб фронта отходил в Проскуров» (117 км к востоку от Тернополя, 150 км от гибнущей в Дубно группы Попеля. — М.С).