Марина Туровская - Волшебная ночь forever

– Н-да, Елена Николаевна женщина суровая. Слышь, Капустин, нашарь там хлеба, а то текила с сырокопченкой – это слишком круто.

Саша, допив вторую дозу, хихикнул.

– А хлебушек купят только завтра, для свежести.

У Виктора зазвонил телефон, и он целую минуту угукал в трубку. Выражение его лица менялось с решительно-начальственного на испуганно-милейшее.

– Да, мамочка… Конечно, поспешу… Лука три килограмма почистила? И носки теплые на завтра положила? Спасибо… Уже еду, мама. – Убрав телефон в карман, он замахал колбасой: – Все, мужики, пора по домам.

– А давайте споем? – раздухарился Капустин.

– С ума сошел? – Виктор разлил остатки текилы. – Завтра напоетесь. Кстати, Елена ненавидит застольные пения.

– Мне терять нечего, премию все равно не дадут. – И Капустин запел, высоко подняв голову: – Ой, то не вечер, то не ве-е-ечер…

Виктор и Андрей негромко подхватили:

– …Ой, мне-е малым-мало спало-о-ось…

В своем кабинете Елена устало и полусонно просматривала бумаги, одновременно внося изменения в компьютер. Зазвонил телефон, и Елена вздрогнула от неожиданности. Определитель показывал код Подмосковья. Понятно, звонил кто-то из родителей, и сейчас начнут учить жизни. Но не брать трубку было невозможно. Тогда мама сорвется из Клина и переселится в ее квартиру, а это чревато скандалами.

– Да, мама, добрый вечер. Как папа?

Мама, не слушая дочь, задавала свои наболевшие вопросы.

– Что ты делаешь на работе в девять вечера в пятницу? Ты совсем себя не жалеешь! Как чувствует себя мой драгоценный зять? Надеюсь, ты в этом году подашь на развод!

– Мама, с какого перепугу я буду разводиться? У нас все нормально, как в каждой семье…

– Вот этого не надо! Оглоеда содержишь, а он тебе даже ребенка не соорудил! Срамота! – Голос родительницы кипел, бурлил и возмущался.

– Мама! – Елена посчитала про себя до пяти. – Нам еще рано ребенка.

– А когда? – задала мама резонный вопрос.

– Ну, когда-нибудь попозже.

– Бывают алкоголички, а бывают трудоголички. Ни то и ни другое почти не лечится. – Мамин голос успокаивался и добрел. – Пора домой, девочка моя.

Для Елены подземный гараж ее дома служил границей, где она переключалась с мыслей о работе на домашние проблемы.

Выйдя из автомобиля, она набрала телефон мужа. «Абонент временно недоступен», – сообщил осточертевший миллионам людей ответ. «Значит, он дома», – решила Елена и ошиблась.

Квартира была тиха. Включая свет в коридоре и на кухне, Елена неожиданно почувствовала одиночество. Это бывало с нею редко, и потому чувство было непривычным и неприятным.

Елена давно не пылала к мужу страстью, но настолько сжилась с его недостатками, что сейчас заскучала. Она еще раз набрала телефон Игоря и опять пообщалась с женским голосом, равнодушно сообщившим ей, что абонент недоступен. Сердце Елены неприятно кольнуло предчувствие, и она быстро прошла в гостиную. В баре, где стояла шкатулка для квитанций и денег, конверт с наличностью «на всякий случай» оказался пустым.

– Вот гад, опять деньги взял. Ладно, я с тобою завтра поговорю, – сказала Елена фотографии мужа в серебряной рамочке, стоящей в нише книжного шкафа.

От расстройства Елена решила сделать неожиданный для себя поступок – позвонить Лиде и пожаловаться на мужа. Но телефоны Лиды, что городской, что сотовый, были заняты.

Зато зазвонил ее телефон.

– Алло! – Елена слушала шум в трубке – музыку, переговоры нетрезвых голосов.

– Что, прикольно без мужа, брошенной сидеть?

– Простите, не поняла. – Елена была уверена, что звонившая женщина ошиблась номером.

– Поймешь, когда поздно будет. Ты моего мужика не тронь, лучше за своим следи.

– Бред какой-то. – Елена решила отключиться, но напоследок сказала в трубку: – Ничьих мужей и мужиков я не трогаю, они мне не нужны.

– Это ты так думаешь. Я тебя предупредила!

Положив трубку в открытый бар, Елена посмотрела на себя в зеркало, заставленное рядами хрустальной посуды. Вид у нее был растерянный. Неприятный звонок, хотя понятно, ошибочный.

Ряды бутылок в баре сверкали оттенками дорогого содержимого и манили изысканным вкусом. Для успокоения Елена налила в хрустальную рюмочку армянского коньяка, который Игорь купил на аукционе. На этой бутылке темно-зеленого стекла была не привычная коричнево-золотая этикетка, а просто пожелтевшая бумажка, неровно отрезанная ножницами, с тремя строчками, напечатанными на печатной машинке: название винного завода и год сбора урожая – 1947.

Коньяк немного расслабил, и Елена отправилась в ванную, прихватив с собою журнал «РБК». В ванной она первым делом пристроила на джакузи сетку «для прессы».

Самостоятельно Алексей не просыпался уже лет десять. В половине седьмого утра на его уставшее от беготни и ответственности тело клала тяжелые лапы немецкая овчарка Эльза. Лапы ложились, куда попадут, правда, на лице они оказались только один раз, и после того случая, получив получасовую выволочку, Эльза стала аккуратнее, щадя не только лицо, но и еще одну часть тела, за которую ей попало больше, чем за лицо.

Заметив активность хозяина и Эльзы, начал орать кот Юстас, требуя законную порцию «Китекета». На кухне в клетке, по размерам больше подходящей павлину, чем раскормленной куропатке, зашумела крыльями и отшелушенным зерном Пятихатка.

Два раза гавкнув для порядка, Эльза села у входной двери, по пути прихватив в зубы висящий на крючке ошейник с поводком.

Проснувшись от общего шума, побрела в туалет, шаркая тапками, бабушка Любовь Вадимовна.

– Леша, она нагадит, выводи! – не меньше трехсот раз в году грозилась бабуля.

После утреннего воспитательного заявления она заперлась в туалете на полчаса, долго снимая, а затем надевая байковую юбку, штанишки с начесом и трусы. Бабуля очень боялась старческого цистита, которого у нее пока не было. И вообще ее здоровье могло вызвать зависть у любого человека старше шестидесяти лет.

Как всегда, Леше приходилось идти «по-маленькому» в ванную, затем чистить зубы и на автопилоте переодеваться и идти выгуливать Эльзу. Он гулял с собакой ежедневно, вне зависимости от времени года, температуры погоды за окном, личной температуры или простуды, а также наличия дождя, снега или жары.

Кормление громкоголосого кота Юстаса и куропатки Пятихатки оставалось на совести бабули.

Любовь Вадимовна ворчала, но животных кормила. В семьдесят девять лет у нее только и было обязанностей, что ухаживать за «захребетниками». Так она огульно называла внука и его «живность».