Юлия Кудрина - Императрица Мария Федоровна

25 апреля 1891 года он писал сыну: «…Мы же здесь положительно не выходим из грусти и печальных церемоний. В ночь на Пасху скончался наш милейший и добрейший В.В. Зиновьев (генерал-адъютант, заведующий Конторой августейших детей их Императорских Величеств – Ю.К. ) после 22-летней службы при нас; так жаль и грустно и столько хороших и дорогих воспоминаний уходит с ним в могилу!»

Высокие моральные качества отец и мать сумели привить всем своим детям. Придворные лица, художники, писатели, политические деятели, посещавшие царские дворцы и общавшиеся с царскими детьми отмечали их необыкновенное благородство и простоту. Так, бывший военный министр Николая II, генерал А.Н. Куропаткин говорил, что главной чертой характера великой княжны Ольги Александровны было «желание делать добро простым людям; чистота душевная, изумительная. Приходя в соприкосновение с внутренним миром этой натуры, чувствуешь, что и сам становишься лучше».

В.А. Серов

Портрет великий княжны Ольги Александровны

1893

В.А. Серов

Портрет великого князя Михаила Александровича

1893

Ф. Фламенк

Великая княгиня Ксения Александровна

1894

В.К. Штемберг

Портрет великой княгини Ольги Александровны в платье шефа Гвардейского морского экипажа

1905

Художник М. Нестеров, посетивший Аничков дворец с абастумановскими пейзажами, исполненными им для церкви Благоверного князя Александра Невского, построенной при жизни великого князя Георгия Александровича в Грузии, вспоминал: «Прошло несколько минут, и прямо из двери появилась Императрица, как всегда, приветливая, ровная. С ней вошла Великая княжна Ольга Александровна, в простеньком домашнем светлом платье. Когда все было показано, Императрица и Великая княжна выразили желание посмотреть кое-что вторично, и вот тут меня удивила и тронула Великая княжна: она так мило и просто стала помогать мне, ползая по ковру, отыскивать нужные эскизы, быстро разбираясь в массе их (их было более пятидесяти). Эта простота была такая неподдельная, живая, и в ней было столько хорошей молодости, что я и сам, казалось, перестал чувствовать, где я, и вся моя официозность куда-то исчезла».

Как видно из переписки, царственная чета всегда близко к сердцу принимала не только свои семейные горести и печали. Неожиданная гибель невинных людей всегда трогала их сердца и вызывала глубокое чувство сострадания. «До того нас всех поразила смерть бедного Сережи Лейхтенбергского, – писал Александр Александрович с русско-турецкого фронта, – ты можешь себе представить, когда видишь человека веселого, здорового еще за несколько часов и вдруг узнать, что он убит, это до того поражает, что не отдаешь себе ясного отчета в том, что случилось.

…В восемь часов вечера после обеда мы перенесли тело бедного Сережи из его домика в здешнюю булгарскую церковь. Эта церемония по простоте обстановки и при чудной лунной ночи была удивительная. Несли его на носилках для раненых, и эти носилки уже были, как видно, много раз в употреблении, потому что они покрыты были кровью. Несли я, Сергей и все наши; впереди шли офицеры Невского и Софийского полков вместо певчих и отлично пели, и мои конюшенные люди с факелами, а солдаты кругом с фонарями, а сзади священник и все остальные. Никогда я не забуду это печальное шествие. В церкви поставили тело на тех же носилках на пол, а тело прикрыли его пальто, и сейчас же отслужили первую панихиду и, могу сказать, положительно все молились усердно и искренно о бедном товарище. При церкви постоянно находится офицерский караул попеременно, один день мои атаманцы, а другой день от батальона Бендерского пехотного] полка. Кроме того, два часовых у тела и постоянно дежурят день и ночь у тела, сменяясь попарно: Сергей, Эжен, Стюрлер, Воронцов, Литвинов, Ники Долгорукий, все мои адъютанты и все офицеры моего отрядного штаба».

«В Кронштадте на днях было ужасное несчастье, – сообщал царь жене в другом письме, – на минном отряде; разорвало нечаянно мину, и пять человек было убито на месте, вернее разорвано на куски, так что от них ничего не осталось, и более десяти человек ранено, из которых некоторые весьма тяжело. Лейтенант Качалов был сам сильно контужен и оглох».

13 мая 1884 года: «Завтракали у меня кроме детей: Алексей и Сергей, который вчера вернулся из Ильинского; поезд их был задержан на семь часов, потому что почтовый поезд, шедший перед ними, сошел с рельс, и, к несчастью, один пассажир убит и несколько тяжело раненых. Бедный Берс, бывший Преображенский офицер, я его знал, когда командовал полком. У него три ребра сломано и поражена в нескольких местах голова. Сергей привез его в своем вагоне в Петербург и поместил в Барак Мама. Бедная дама со сломанной ногой оставалась 4 часа под вагоном и истекала кровью. Несчастливый машинист попал рукой в топку, и, так как долго не мог освободить ее, то ожоги были так сильны, что пришлось ее ампутировать. Все это страшно печально и грустно».

10 июня 1892 года: «…Какой страшно печальный случай в Петергофе с бедными де Рибас, Перелешиным и двумя матросами. Двое матросов, которых спасли, говорили, что Перелешин успел снять сюртук и плыл, но пропал, а бедный де Рибас держался с ними долго за лодку, и уже вельбот с лодки “Изит” подходил к ним, когда вдруг он бросил лодку и исчез под воду, выбившись из сил. К сожалению, их опрокинуло далеко от лодки “Изит” – около версты, а от пристани было еще дальше. У де Рибас осталась вдова с тремя маленькими детьми. Перелешин не был женат».

В ответном письме, глубоко сочувствуя, Мария Федоровна восклицала: «Бедные де Рибас и Перелешин, утонувшие вместе с двумя матросами, я ужасно страдаю! Но как же это могло произойти так близко от берега! Как прискорбно! А де Рибас женился всего несколько лет назад, бедная несчастная его жена, какое страшное горе!»

Май 1892 года: «Ты слышала или читала уже в газетах о страшном пожаре в Иркутске, который почти весь сгорел, просто ужасно, что за пожары в нынешнем году…»

Императрица Мария Федоровна с сыном – великим князем Георгием Александровичем на отдыхе в Финляндии 1880-е годы