Юлия Кудрина - Императрица Мария Федоровна

Императрица Мария Федоровна и Николай II Предвоенные годы

Пытаясь объяснить действия своего сына, Мария Федоровна сказала: «К сожалению, мой сын слишком добр и мягок и не умеет поставить людей на место, а это было так просто в настоящем случае. Зачем же оба, Дурново и Трепов, не возражали открыто Столыпину, а спрятались за спину Государя, тем более, что никто не может сказать, что сказал им Государь и что передали они от его имени для того, чтобы повлиять на голосование в Совете. Это на самом деле ужасно, и я понимаю, что у Столыпина просто опускаются руки и он не имеет никакой уверенности в том, как ему вести дела».

«Затем, – пишет далее Коковцов, – она перешла к тому, в каком положении оказывается теперь Государь, и тут ее понимание оказалось не менее ясным… “Я совершенно уверена, – сказала Мария Федоровна, – что Государь не может расстаться со Столыпиным, потому что он очень чуток и добросовестен. Если Столыпин будет настаивать на своем, то я ни минуты не сомневаюсь, что Государь после долгих колебаний кончит тем, что уступит, и я понимаю, почему он все еще не дал никакого ответа. Он просто думает и не знает, как выйти из создавшегося положения. Не думайте, что он с кем-либо советуется. Он слишком самолюбив и переживает создавшийся кризис вдвоем с Императрицей, не показывая и вида окружающим, что он волнуется и ищет выхода. И все-таки, принявши решение, которого требует Столыпин, Государь будет глубоко и долго чувствовать всю тяжесть того решения, которое он примет под давлением обстоятельств”.

Поразительно точным был и ее прогноз дальнейшего развития событий: “Я почти уверена, что теперь бедный Столыпин выиграет дело, но очень ненадолго, и мы скоро увидим его не у дел, а это очень жаль и для Государя, и для всей России. Я лично мало знаю Столыпина, но мне кажется, что он необходим нам, и его уход будет большим горем для всех нас… Нашелся человек, которого никто не знал здесь, но который оказался и умным, и энергичным и сумел ввести порядок после того ужаса, который мы пережили всего шесть лет тому назад, и вот – этого человека толкают в пропасть, и кто же? Те, которые говорят, что они любят Государя и Россию, а на самом деле губят и его и родину. Это просто ужасно”».

Мария Федоровна неоднократно сетовала на то, что Николая окружали люди, которые не были преданы ни ему, ни государству.

«Бедный мой сын, как мало у него удачи в людях. У моего бедного сына так мало людей, которым он верит, а вы всегда говорили ему то, что думаете, – неоднократно писала она В.Н. Коковцову. – Все остальные (кроме П. Святополк-Мирского – Ю.К. ) не говорят Государю правду…»

Набиравший силу терроризм беспокоил патриотические круги русской монархической интеллигенции. Ярким свидетельством этого является эпизод, имевший место 16 января 1911 года на сцене Мариинского театра в Санкт-Петербурге во время представления оперы «Борис Годунов» с участием знаменитого певца Федора Шаляпина.

На спектакле присутствовали император Николай II, императрица Мария Федоровна, великая княгиня Ксения Александровна, великий князь Константин Константинович Романов, великая княжна Ольга Николаевна и другие члены императорской семьи. После сцены Бориса Годунова с детьми занавес неожиданно поднялся и зрители увидели на сцене на коленях стоявшего Шаляпина, а за ним хор, застывший в минуте торжественного молчания. И вдруг грянул хор и раздались первые звуки гимна «Боже, царя храни». Удивительный голос Шаляпина славил русского царя. Впечатление было грандиозное. Гимн был исполнен трижды.

Великий князь Константин Константинович, поэт и артист, позже вспоминал: «Мы не сразу поняли, в чем дело. Заметив, что поют “Боже, царя храни”, я вскочил, за мной сидевший рядом Георгий, встала императрица, жена, маленькая Ольга, Ирина и Ксения, встал и сам государь. Сбежался оркестр и подхватил гимн, раздались в зале крики “ура!” и рукоплескания. Гимн повторили трижды. Императрица выдвинула государя, бывшего в углу ложи и скрытого от публики занавесками вперед и откланялся и актерам, и публике. Давно не переживали мы минут такого подъема. Я не мог удержать слез».

1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре во время представления оперы «Сказка о царе Салтане» в присутствии царя и его семьи премьер России Петр Аркадьевич Столыпин был смертельно ранен. По свидетельству бывшего киевского губернского предводителя дворянства шталмейстера высочайшего двора Ф.Н. Безака, который в 1921–1922 годах встречался с Марией Федоровной в Копенгагене, императрица, делясь с ним своими воспоминаниями, отмечала, что «государю было очень неприятно» вспоминать, как он под влиянием придворных кругов, начиная с апреля 1911 года и вплоть до смерти Столыпина, как бы несколько потерял то исключительное доверие, которое питал к нему на протяжении пяти лет пребывания Столыпина у власти. Уже после смерти Столыпина государь, более внимательно перечитывая стенографические отчеты Государственного Совета от 1 февраля, 4 марта и 1 апреля 1911 года в связи с законопроектом о Западном земстве, ясно убедился в том, насколько был прав Столыпин в своих речах, защищая как интересы русского населения в Западном крае, так и права монарха при пользовании 87 статьей «Основных законов»; и вместе с тем для государя уже после смерти Столыпина стало ясно, что многие из членов Государственного Совета, выступая против правительства, и в частности против П.А. Столыпина, думали не об интересах государства и русского населения в Западном крае, а о том, чтобы нанести личный удар Столыпину.

«…1-го вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина, – писал Николай II матери после случившегося. – Ольга и Татьяна (великие княжны, старшие дочери царя – Ю.К. ) были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, т[ак] к[ак] в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета. Я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричали, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой… Тут только я заметил, что он побледнел и что у него на кителе и на правой руке кровь. Он тихо сел в кресло и начал расстегивать китель. Фредерике и проф. Рейн помогали ему.

Ольга и Татьяна вошли со мною в ложу и увидели все, что произошло. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей, по-моему, к сожалению, полиция отбила его от публики и увела его в отдельное помещение для первого допроса. Все-таки он сильно помят и с двумя выбитыми зубами. Потом театр наполнился, был гимн, и я уехал с дочками в 11 часов. Ты можешь себе представить, с какими чувствами!