Георгий Чиж - К неведомым берегам

Голиков сипло и натужно дышал, поминутно останавливался, сбивал суковатой палкой уплотнившуюся серую пыль с выбивающихся из-под заборов и палисадников лопухов. Несмотря на теплую погоду, толстые ноги Голикова обернуты плотной шерстяной тканью и засунуты в необъятные голенища. Подошли к калитке дома Шелихова.

- Ф-фу, запарился! - вздохнул Голиков и остановился перевести дух.

- Зайдите, Иван Илларионович, - пригласил Григорий Иванович, посмотрите, как живем... Чайку попьем на воздухе... Хозяйку мою до сих пор ведь не видали... Дочек представлю...

Они прошли в беседку. Григорий Иванович усадил гостя в обширное камышовое кресло и направился в дом за хозяйкой, крича по дороге:

- Наташа! Наташа! Посмотри, какого я гостя привел!

- Ну его... не выйду... - последовал еле слышный ответ. - Скажи, кормит младенца...

- Прикажи, голубчик, собрать чай. Выйди, разлей по чашкам, а потом спохватишься, что кормить пора, и уйдешь, - последовал такой же тихий ответ.

Минут через десять сидели уже вдвоем с Голиковым за столом, хрустя крепким, как камень, рафинадом.

- Богатеешь, вижу, - заметил гость, пододвигая свою чашку в сторону самовара.

- Какое там богатство! Так, перебиваюсь с хлеба на квас, хотя и не жалуюсь: бог грехи терпит...

- Прибедняешься... А корабли?

- Глупое это дело, Иван Ларионович, скажу просто - не сурьезное. Сам посуди: отправил ты с первым встречным штурманом кораблишко, а с ним четыре, а то и все пять десятков сбившихся с пути промышленных - головорезы, пьяницы, гуляки... И ждешь: не то вернутся когда-нибудь, не то пропадут все, когда и с кораблем вместе.

- Вернутся, - наставительно заметил Голиков, - ан, смотришь, и богат, не ври.

- А вот и вовсе не вру: привезут, допустим, в десять раз больше, а одних издержек за три года нагуляют, почитай, половину! Но ведь три-четыре года капитал-то твой не в обороте! А чем промышлять?

- Ты неразумное сделал - засадил весь капитал. Ведь не карты - сегодня проиграл, завтра отыгрался, - продолжал наставлять Голиков, но Шелихов не слушал.

- Мало того, ты сам посуди, Иван Ларионыч, ведь кажиинный раз начинай дело спервоначала. Ну, дошел на остров - неведомо куда... Сегодня приняли тебя дикари хорошо, ласково, подружились. Не только наменяли все, что у них накопилось, но даже и сами помогали промышлять. А приехал через год - не говорю, через два, три, - натравят на тебя дикарей да вооружат их огнем бостонцы там али англичане, и готово - тут тебе и пуля, и отравленная стрела, и нож в спину... А то и в аманатах* у них наплачешься!

______________ * Аманат - заложник.

- Ну, а как иначе! - Голиков опять подставил чашку.

- Наташа, подсыпь угольков!

Через полминуты ведерный самовар снова захлебывался от усердия.

- Вот я и надумал, - продолжал Григорий Иванович, - первое - корабль всенепременно свой, да не на одно плавание, а навсегда... Не компания для него - бросила кости, получила выигрыш и сама рассыпалась, - а он для компании. Тоже и люди: пришли, провели свои промыслы и разбрелись кто куда. Нет, служи столько-то годов при промыслах, по договору, а потом - смена новыми. Люди меняются, а дело существует и растет, подыскивает вокруг местечки, облюбовывает и - подальше...

- Кажется, ты дело говоришь, - одобрил Голиков, отставляя чашку в сторону. Со скрипом пододвинул кресло, облокотился обеими руками на стол и сосредоточенно уставился прямо в рот Шелихову, приготовившись слушать.

- Я вот и смекаю: надо сколотить небольшую, но крепкую компанию, Шелихов крепко сжал кулак. - Во!.. И послать на острова, которых еще никто как следует не знает, сразу несколько кораблей. И не на один год, а на четыре по крайней мере. Привлечь к себе жителей лаской, подружиться с ними, построиться накрепко, завести промыслы, где пушного зверя много да рыбы для продовольствия... А там собрал на один корабль товару, отправляй тотчас, скажем, обратно в Охотск, где твоя контора. Оборотился - за ним другой, оборотился - третий. Выбирать зверя, само собой, с толком, по расчету... И поверь, ежели будем действовать, как теперь, то своих насиженных и устроенных мест у нас не будет. А защищать твои прибытки никто не станет. Шелихов повысил голос. - Охота государству их защищать?! Есть - ладно, а нет - и не надо. Другое дело - свои новооткрытые земли, государственные, признанные, земли Российского владения!..

Шелихов умолк. Гость задумался.

- Кто же возьмется за такое дело: строить корабли, ехать, бросить дело на много лет? - с сомнением проговорил старый купец и спросил: - Ты возьмешься?.. Окромя всего, деньжищи ведь нужны большие!

- Да, ежели хоть бы три корабля - тыщ сто, - тихо сказал Григорий Иванович. Видно было, что он высказал давно уже выношенную думку, а кое-что даже подсчитал.

- Корабли строить придется, - заметил Голиков.

- Конечно, нужны надежные, новые.

- Что мне пришло в голову, - сказал вдруг Голиков, кряхтя и шумно вставая, - однако пора и по домам... Я говорю "пришло в голову": на днях должон быть у меня брат, Михаила Сергеич. Двоюродный он мне - ты его знаешь, - откупщиком теперь, вишь, в столицах, в Питере и Москве. Больше двух с половиной миллионов чистоганом в год казне отсчитывает. Сказывает, выгодно... Но что-то уж очень стал сорить деньгами - пролетит... Надо бы ему еще дело какое посурьезнее... А может, даже прокатает сам на острова. Моряк он, капитан, а тут целая эскадра. С ним поговорим... А как ты сам? Ведь мне ты никак не ответил?

- Хочу и сам испытать, - сказал Шелихов, потупясь. - Жена стесняет, добавил он тише. - Иван Ларионович, побудь, дорогой, минутку - прикажу запрячь...

Он быстро вышел распорядиться. Гость погрузился в глубокую думу. Затея хорошая, это было ясно. Но наличных денег у откупщика не было, надежда только на брата...

И вот он - столичный питейный откупщик Михайло Сергеевич Голиков налицо.

"Женский пересмешничек", - определила коротко Наталья Алексеевна.

- Рассказывал он тебе о стихотворении, посвященном ему придворным стихотворцем Державиным? - как-то спросил ее Григорий Иванович.

- Как же, рассказывал. Они в Петербурге рядом живут. И стихи так и называются - "К соседу". Там он описывает, как Михайло Голиков прожигает жизнь... И о столицах рассказывал... смеялся... Жизнь, говорит, что длинная, что короткая, у человека одна. И чем скорее возьмешь от нее все, что сумеешь, тем лучше...

Григорий Иванович нахмурился. Этот столичный любезник ему решительно не нравился. Не наружностью, нет. Наоборот, наружность привлекала: высокий, стройный, ловкий, с почти сросшимися бровями, оттеняющими смеющиеся глаза, открытый заразительный смех... Но почему-то он был неприятен Григорию Ивановичу. "Отчего бы это? - задумывался он. - Разве можно сравнить его хотя бы с Иваном Ларионовым? Ведь тот в затеваемом деле до сих пор ни шьет, ни порет... А вот Михайло - тот сразу, как только познакомился, выпалил: "Мне Иван Илларионович говорил о деле. Что ж тут задумываться!.. Разве над тем подумать, сколько наскребешь? Тут, конечно, труднее. - И наклонившись к уху: - Долгов наделал уйму... Могу пойти на двадцать... Как-нибудь наскребу наличными. А на старого сыча налегайте. Зажиматься будет и скряжничать - не верьте..." И пошел любезничать с Натальей Алексеевной как ни в чем не бывало.